Лаклейн
как раз собирался
сказать, чтобы
они вышли, как
Эмма открыла
глаза и села
на кровати тем
своим плавным
движением.
Горничные в
ужасе закричали
и бросились
вон из комнаты,
а Эмма зашипела
и отползла к
изголовью.
Он знал,
что все будет
совсем непросто.
— Спокойно,
Эмма, — направившись
к ней, сказал
он. — Вы испугали
друг друга.
Долгое
время она смотрела
на дверь. Затем,
быстро скользнув
глазами по его
лицу, побледнела
и отвернулась.
— Твои
раны хорошо
заживают.
Эмма
ничего не ответила,
лишь провела
кончиками
пальцев по
груди.
— Когда
ты еще раз попьешь,
они совсем
затянутся, —
сев рядом, Лаклейн
начал закатывать
рукав, но она
отпрянула от
него.
— Где
я? — ее глаза
забегали по
комнате и, в
конце концов,
остановились
на изножье
кровати из
красного дерева.
Некоторое
время она пристально
рассматривала
замысловатую
резьбу, а затем
повернулась,
чтобы взглянуть
на изголовье.
Вырезанные
там инструктированные
символы удостоились
такого же
тщательного
осмотра. Освещенная
лишь разожженным
огнем в камине,
комната постепенно
погружалась
в темноту, и в
сгустившихся
сумерках казалось,
что эти символы
двигаются.
Мастера
начали трудиться
над этой кроватью
в день рождения
Лаклейна, не
только для
него, но и для
нее тоже. Он
часто лежал
на том самом
месте, где сейчас
находилась
Эмма, зачарованно
рассматривая
резьбу и воображая,
какой будет
его подруга.
— Ты
в Киневейне.
В безопасности.
Здесь тебе
ничто не угрожает.
— Ты
убил их всех?
— Ага.
Эмма
кивнула. Было
ясно, что она
довольна этим.
— Ты
знаешь, почему
они напали на
тебя?
— Ты
меня спрашиваешь?
— она попыталась
подняться.
— Что,
черт возьми,
ты делаешь? —
укладывая ее
снова на кровать,
требовательно
спросил Лаклейн.
— Мне
нужно позвонить
домой.
— Я
позвонил им
прошлой ночью.
От
видимого облегчения
ее глаза широко
распахнулись.
— Клянешься?
Когда они за
мной приедут?
Лаклейн
был расстроен
тем, что мысль
покинуть его
сделала Эмму
такой счастливой.
Но он не мог
ее винить.
— Я
разговаривал
с Анникой и
теперь знаю,
кто они такие.
Кто ты такая.
У нее
вытянулось
лицо.
— Ты
сказал им, кто
ты?
Когда
он кивнул, Эмма
отвернулась,
покраснев, как
он понял, от
стыда. Лаклейн
постарался
подавить вспыхнувший
в нем гнев.
— Тебе
стыдно перед
ними за то, что
ты со мной?
— Разумеется!
Лаклейн
заскрежетал
зубами.
— Потому
что считаешь
меня животным.