— У коммунистов тоже реорганизация, — говорит Маргит. — Будет новая партия, с другим названием, с новым руководством. Над этим сейчас работает Надь, Лошонци, Лукач...
— А Кадар?
Маргит кривится. Парень со сросшимися бровями машет рукой. А Анна спрашивает:
— Хотите повидать Лукача? Он вам подробней расскажет о новой партии.
— А застанем ли мы его?
— Да, он сейчас всё время дома, чтобы каждый мог его застать.
Ну, прорываемся еще к профессору Маркушу (об этом я уже рассказал), натыкаемся в коридоре на страшно занятую Жужу («знаете, будем издавать новую газету — орган Революционной партии молодежи») и идем с Анной Лукач к ее знаменитому отцу.
У ПРОФЕССОРА ЛУКАЧА
Я, конечно, мог себе представить, что когда-нибудь в жизни встречу Дьёрдя Лукача. О чем бы я с ним говорил? Наверно, о гегелевской эстетике, о критическом реализме, о Томасе Манне. Но мог ли я вообразить, что познакомлюсь с Лукачем в таких особых обстоятельствах и что первой его фразой будет:
— Культуру оставим в покое, ладно? Есть дела поважней.
Между прочим, Дьёрдь Лукач в правительстве Надя... министр культуры.
Окна уютной профессорской квартиры выходят на Дунай. Стены окружают нас плотными шеренгами разноцветных переплетов. Напротив лампы застыл в издевательской улыбке азиатский идол. Мы сидим вокруг большого семейного стола и говорим о делах «поважнее культуры».
Сын профессора, инженер, год назад уволенный из тамошнего Госплана, рассказывает, как уничтожили гордость и богатство Венгрии — виноградники. Потом он объясняет механизм на вид весьма эффектного, а по существу напрасного и разрушительного роста производства в странах народной демократии. Я не стану приводить здесь его интересных рассуждений, которые во всяком случае меня, невежду, убеждают. Седовласая жена Лукача расспрашивает меня, как происходил польский Октябрь. Наконец, разговор сворачивает на вопрос о партии. Выясняется, что внутри нынешнего руководства ВПТ идет отчаянная борьба двух тенденций: одни хотели бы продолжать несколько обновленную, но в общем-то прежнюю линию, другие жаждут полностью отвергнуть сталинские традиции ВПТ и создать совершенно новую марксистскую партию. Профессор Лукач, разумеется, принадлежит к этому второму, революционному течению.
— А кто еще?
— Надь, Лошонци, Санто, Донат, Кадар...
— И Кадар? — переспрашиваю я.
Какие могут быть сомнения, не понимает профессор.
Новая партия не может рассчитывать на скорый успех: коммунизм в Венгрии основательно скомпрометировал себя. Вокруг партии, очевидно, соберутся маленькие группы прогрессивных интеллигентов, писателей, немного молодежи. Рабочий класс, вероятнее, пойдет за социал-демократами. На свободных выборах коммунисты получат пять, максимум десять процентов голосов. Может, не войдут в правительство, окажутся в оппозиции... Но партия будет существовать, сохранит идею, станет интеллектуальным центром, а спустя годы — кто знает...