уже много воевал... Окружили нас сарбазы, кто на горе был - там остался, кто
внизу был - тут остался... Висят на уступах перерезанные грузины. И персов
немало убитых, может, больше... Живым тоже плохо, только стоны да свист шашек
слышим... Вдруг персы мимо проскакали, я упал, а около меня голова катится.
Сначала думал - моя. Открыл глаза, смотрю - Датико, сын моего соседа...
Единственный был...
- Если сделать с острым носком, удобнее будет... Веселый мой Димитрий,
смеяться любит, бегать любит, а с острым носком удобнее бегать...
- Зачем бегать, иногда лучше лежать... Я тогда не знал, что лучше,
думал - убит. И все не понимаю: если убит, почему пить хочу, а может, потому
пить хочу, что убит? Подняться не могу, тяжесть к земле тянет. С трудом глаза
открыл, вижу - тело Датико меня душит, без головы остался, голова рядом
лежит... Единственный был... Из горла капает мне в лицо кровь. От жажды
круги в глазах зажглись, ум мутит... Если умер, зачем пить хочу? А кровь не
перестает, совсем голову мне запила, в рот тоже капает... Теплая... Много
выпил... Плохо, а сбросить Датико не могу... Уже не слышу грузин, только
персы с криками рубят мертвым головы и в кучу складывают... Подошли ко мне
двое: один голову Датико на пику надел, другой - мою ищет... Никогда
по-персидски не знал, а тут сразу догадался: перс, смеясь, сказал, что
голову мою шайтан унес... Потом долго тихо было...
- Скоро осень, охота начнется, мой Димитрий любит охоту... Может,
абхазские цаги сделать? Абхазские удобно... Если дождь, чулки сухие будут...
- Долго тихо было, только прохладнее стало. Глаза не могу открыть,
кровь слепила... Может, я не убит? Тогда зачем держать на себе тяжесть? С
трудом сбросил Датико, сразу легче стало. Глаза расцарапал, пока открыл.
Луну в красной чадре увидел, а посередине поля башня из голов грузин стоит,
и больше никого. Как встал, как побежал - не помню. Наверно, много бежал,
может, ночь, может, неделю, не помню. В чужой деревне женщины и дети с
криками, как птицы, разлетелись, Мужчины воду схватили... Холодную лили,
теплую лили, а с головы красный ручей бежит... Когда отмыли, смеяться начали:
"Ты что, ишак, совсем не ранен, из чужой крови папаху себе сделал..." Зачем
бога учить? Бог сам знает, как лучше... В желтую покрась, на мне тогда тоже
желтые были...
Тихо в Носте.
На мосту монотонно заскрипела арба. На плетень, обвитый черной ежевикой,
взлетел петух; похлопал крыльями, загорланил, прислушался, вытянул шею,
громче загорланил, заглянул к себе под крыло, и вдруг остервенело принялся
перебирать перья. Но скоро, спрыгнув, понесся к навозу. Не найдя кур на