заколол обидчика? Почему не заколол себя? Неужели он думает снискать себе
уважение с пустым ртом? Все знают, Миранда не может стать посмешищем людей!
Мать вздохнула, она думала, не из-за богатства выходит замуж Миранда, а по
любви... а если любит, то без языка и даже без глаз из сердца не выбросишь.
- Нет! - закричала Миранда. - Выброшу из сердца.
Мать посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты...
Длинно тянулся колокольный звон. Вспоминали ушедших на войну. Спешили в
церковь задобрить бога воском и словами.
Священник долго и нудно говорил о боге, смирении, покорности, уверял,
что добродетель отмечается на небе и праведных ждет вечное блаженство.
Бледно мерцают лампады, в узкие окна настойчиво врывается солнечный луч.
Тускнеют тоненькие огоньки. Где-то в углу всхлипывают женщины.
Мать Миранды в черном платке тревожно оглядела иконы, поспешно подошла
к Георгию Победоносцу, решительно вытерла тонкой ладонью гордые губы и,
зажигая запыленную свечку, быстро прошептала:
- Тебе одному верю, сына в битве сбереги.
Голос ее оборвался. Она долго стояла перед иконой, разглядывая тонкие
ноги коня Георгия Победоносца, деловито выправила фитилек и, вздохнув,
отошла в угол.
Люди с надеждою смотрели священнику в рот, уже не мечтая о вечном
блаженстве, лишь бы теперь поскорей отпустил отдохнуть.
- Надо терпеть, - шепнула соседке бойкая женщина, - он всю неделю
молчит. В воскресенье мы хотим отдохнуть, а он, хороший человек, соскучился,
пусть поговорит...
На нее зашикали, но вдруг, словно одна грудь, вздохнула церковь.
Священник кончил проповедь и хотел обратиться с воззванием пожертвовать на
бога, но люди уже бросились к выходу. У всех было радостное чувство
исполненного долга.
Спешили домой, запивали самодельным вином воскресный обед и ложились
досыпать недоспанное за неделю.
На каменистом берегу полувысохшей от зноя реки валялись поломанные
прутья, глиняные черепки, клочья перемываемой здесь шерсти, скорченные ветки,
старый чувяк с разинутым ртом.
Рябые кругляки лежали, как стадо овец.
Давно, в одну из бурь весеннего разлива, издалека, может быть, из
неведомой страны, сюда приплыло толстое бревно. Над ним долга стояли,
осматривали, спорили и наконец отодвинули подальше, чтобы не унесло водой.
Бревно плотно улеглось между камнями, прижилось здесь, вместе с людьми
старилось, врастало в землю и темнело с бегущими годами.
По праздникам тянулись сюда старики. Они тесно усаживались на бревне,
любовно поглаживая твердую кору, довольные целостью друга.
Опершись на палки, долго молчали, радуясь покою, обводили ослабевшими