Девушка встала. Она выглядела бесконечно усталой. Я пропустил ее вперед. Остальные не произнесли ни слова. Шагая друг за другом, мы добрались до выхода.
Надзиратель у двери вытаращил глаза, увидев мой окровавленный подбородок. Однако вопросов задавать не стал.
Я сел в красный автомобиль. Мов вытащила из-под «дворника» бумажный листок и выбросила в канаву. Затем села за руль. Ей понадобилось некоторое время, чтобы разыскать ключ от зажигания. Пока она безрезультатно рылась в сумочке, я прикладывал к разбитому рту носовой платок. Губы страшно распухли. Наверное, я был сейчас похож на негритянского боксера. Во рту ощущался привкус, от которого меня мутило.
Наконец Мов тронула машину. За все это время мы не проронили ни слова. Мов ехала вдоль набережных по направлению к Тро-кадеро… Однако вместо того, чтобы въехать на мост, остановилась напротив Эйфелевой башни и повернула ко мне свое бледное личико.
— Мне ужасно жаль, Морис…
Я взглянул на нее.
— Да ну, глупости… Я сам виноват. Если б я не влез в вашу жизнь, у вас не было бы причин искать утешения таким образом…
Она осторожно обхватила мое лицо руками, смотрела на мой окровавленный рот, и в ее голубых глазах блестели слезы. В неудержимом порыве она прильнула губами к моим разбитым губам.
То не был настоящий поцелуй; то было нечто большее и вместе с тем менее значительное. Какое-то мгновение Мов не отрывала своих губ, она пробовала вкус моей крови. А когда отстранилась, ее губы тоже были красны, и это придавало ей какой-то странный вид.
Я не стал ничего говорить. Я испытывал чувство радости и одновременно печали.
Мов повернула ключ, мотор тихо заурчал.
— Морис, я хотела бы вам кое-что сказать…
— Скажите…
— Это секрет!
— Тогда не говорите!
Играть в джентльмена было ни к чему, уж очень ей хотелось высказаться.
— Морис… Люсия мне не тетя, она мне мать!
Я на секунду прикрыл глаза, сожалея, что не оглох до того, как Мов произнесла эти слова.
— Вы понимаете, почему мне стало так обидно, когда я узнала, что она хочет играть в фильме роль вашей матери? Из кокетства она меня всегда держала от себя вдали, скрывала так, что во всем Париже и десяти человек не найдется, которым известно, кто я на самом деле. Я воспитывалась далеко отсюда, в самых лучших заведениях, но никогда не видела Люсию…
Как-то несколько месяцев назад я решила, что с меня хватит и написала ей, чтоб напомнить о своем существовании и сказать, что желаю жить рядом с собственной матерью. Она приехала за мной, и мы заключили эту гнусную сделку! Я превратилась в ее племянницу, чтобы не мешать ее карьере… Она прямо тряслась от страха, что ей предложат амплуа «матери»! И вот ради вас…