Так рассуждала почти вся эмиграция.
Ряд ораторов выступал по этому вопросу на специально созванных собраниях, и почти все они считали неприемлемой подобную мысль, осуждая Ленина и всех тех, кто собирался вернуться через Германию.
Но Ленин на то и был Лениным, что никакие препятствия не могли заставить его отказаться от принятого им решения.
Все, кто решался на это, независимо от партийной принадлежности, могли выехать с Лениным. Во всей швейцарской эмиграции, насчитывавшей несколько тысяч человек, нашлось лишь тридцать человек, решивших вернуться на родину этим путем.
Характерной чертой Ленина являлось и то, что, приняв решение, он не знал промедления в его исполнении.
И то сказать, разве мог человек, рожденный для революции, само олицетворение революции, бездействовать и молчать в то время, когда в его родной стране уже загорелся пожар революции?
И он неистово рвался в Россию.
Для отъезда мы должны были собраться в Берне.
Из Женевы мы, пять или шесть человек, отправились в Берн. Среди нас было двое грузин: Миха Цхакая и автор этих строк.
Решение было принято быстро. Мы должны были приготовиться к отъезду в течение одного дня. Я попрощался с товарищами, знакомыми, улицами и окрестностями Женевы, университетом, с моей доброй хозяйкой…
Открывались новые горизонты, новая перспектива…
На вокзал прибыло много провожающих; один из них дал нам красный шелковый платок. Мы прикрепили его к палке и вывесили в окне вагона.
Мы с улыбкой глядели на провожающих из окна; чувствовалось, что многие из них завидуют нам, сочувствуют нашей решимости… Поезд тронулся…
«Ура! — стали кричать провожающие и, махая платками и шапками, пошли рядом с поездом.
Было десять часов вечера, когда мы прибыли в Берн. На другой день мы долны были выехать из Берна. И в ту ночь я не видел Ленина. Он совещался конспиративно с местными партийными товарищами. Мы разместились в гостинице.
Миха Цхакая и я сняли одни номер. Перед тем, как мы легли спать, один из служащих гостиницы принес бумагу, в которую надлежало вписать нашу фамилию, имя и профессию.
Миха, как старый партийный работник, привыкший к конспирации, спрашивает меня:
— Что ты делаешь? Пишешь свою настоящую фамилию?
— А что же мне делать? — ответил я с удивлением.
— Ну, ладно! Пиши, пиши! Такой‑то журналист, но не пиши, что возвращаемся в Россию. Это не нужно…
Ладно, так и сделаю — согласился я.
Когда служащий ушел. Миха сказал мне:
— Вообще не нужно, чтобы знали — кто мы, куда едем…
Мы прилегли на свои кровати, но нам не спалось. Нервничали, курили.
Утром узнали, что в 12 часов мы должны собраться на вокзале и что там увидим Ленина.