— Сколько лет вашим «Братьям»?
— Премьера состоялась весной 85-го. А студенческую «одновечернюю» версию сыграли еще в 78-м. Вот и считайте... Вспоминаю поездку в Верколу, родную деревню Абрамова, с ребятами в 1977 году. Мы жили в полуразрушенном монастыре, который переоборудовали под школу-интернат. Видели спортзал в большой ризнице, где из иконы Божьей Матери был сделан баскетбольный щит. Вбили железный штырь и загнули в форме кольца. Каждый день дети лупили мячом по святому лику, не понимая, что творят. Так воспитывались поколения… Тогда же меня поразило и то, что за исключением маленького домика, где размещался поселковый совет, остальные присутственные места в Верколе были построены до советской власти. Школа, медпункт, все государственные и совхозные учреждения находились в домах бывших зажиточных селян, раскулаченных и сосланных в ГУЛАГ. Это к вопросу о созидательной силе СССР. Да, заводы и фабрики строились, но глубинная жизнь менялась мало… Когда у нас закончились продукты, привезенные из Ленинграда, пришлось дозваниваться секретарю райкома партии, и тот дал личное указание выделить студентам десять банок тушенки. Их и растягивали до конца экспедиции. Продовольственные магазины ведь пустовали, на прилавках стояла только водка… А еще помню, как в райцентре Шира в Хакасии я поразился высоченным свежеоструганным и покрашенным заборам, стоявшим буквально с обеих сторон вдоль всех улиц. Такой город из заборов-стен. Оказалось, новому городскому голове — первому секретарю райкома партии — жутко не понравился внешний вид старой Ширы. И он улучшил картину, прикрыв ветхие деревянные, иногда покосившиеся дома сплошными заборами. Такой вот радикальный способ решения проблем, Салтыков-Щедрин наяву… Возвращаясь же к спектаклю «Братья и сестры», скажу, что однажды мы играли его в Сан-Диего тридцать пять вечеров подряд. При полном зале. Казалось бы, какое дело американцам до бед русской деревни, однако на меха и шелка капали слезы... И «Бесы» идут двадцать первый сезон. Тоже не водевиль, как вы догадываетесь. Лет пять назад делали «Жизнь и судьбу», и нас опять отговаривали: Гроссмана никто не читает, а вы хотите заманить зрителя в театр. Мы рискнули и пока не жалеем… Надо ставить сложные задачи, иначе не узнаешь, на что же ты в действительности способен. Этим, собственно, и хочется заниматься: выбирать цели потруднее…
— Как иначе вести себя человеку, рожденному в городе Сталина, большую часть жизни прожившему в городе Ленина и руководящему Театром Европы в городе Петра?