– Не, не понял, извиняй, слушай. Ты к чему? А?
Ирка еще жестче впечатала мякнувшего под руками, словно сползающего по стенке хозяина мастерской.
– Мне алкоголик на хрен не нужен. В моей деревне алкоголиков не будет. Убью. Или ты автомеханик и кузнец, тогда почет тебе с уважением. Либо свиньям в радость. И не пытайся финтить. Я на папашке с мамашкой все трюки алконавтские изучила, не пропаришь. Увижу тебя пьяным – пристрелю. Честно.
Валентин почувствовал спинным хребтом – не врет. Пристрелит.
– Я твоя торпеда. Считай, что подшился и закодировался. Выпил – помер.
Ирина еще раз долбанула мужичка о стенку.
– Дошло? Угонишь машину – найду по следам. Все ясно? Канистры есть?
– Не, все забрали.
– Ладно, тогда поехали обратно.
В машине очумевший от происшедшего Валентин неожиданно сам для себя спросил:
– А с квартирой-то с папашкиной что потом было?
– С квартирой? Когда я все за полгода отремонтировала, оказалось, что папашка по завещанию оставил ее какому-то Бардадыму Будубаевичу. Близкие друзья они, оказывается, были. Кто б мог подумать.
– А ты?
– Что я… Предупредили золотозубые, чтоб и думать забыла. По документам хрен поймешь, вроде папашкина подпись. А у них все схвачено и куплено – и у ментов, и в суде… Отчего папашка умер, тоже так и не известно… По причине далеко зашедших гнилостных изменений тканей…
Ирка вздохнула и вспомнила все это дикое время, когда от нее на улице шарахались – запах мертвого отца не смывался и не выветривался… А уж в помещениях…
– Так что, Валентин, не взыщи. Водка для тебя – амба. По печенке тебе стукнуть или так обойдемся? – Ирка подпустила в голос задушевности. Вроде получилось.
Хозяин мастерской предпочел обойтись без стука в печень. И пока сливал из бака УАЗа бензин в канистры и затаскивал их в погреб «замка», сопел и думал.
Очень не ко времени начинает крутить живот. Вот только этого не хватало. Неужели все так плохо, что у меня наконец начинаются, как говаривала старшая медсестра отделения желудочно-кишечных инфекций, «месячные монструации»?
Оживает рация раненого в бедро. Голос Ремера интересуется – телимся мы или уже отелились? В ответ злобный Ильяс выдает длинную невнятную речугу и кивает мне на рацию. Вскорости обмотанный дымящейся курткой и еще какими-то мокрыми тряпками капитан скатывается большим комом вниз, о чем мы слышим заранее – по дороге он чем-то пересчитывает прутья перил.
Ну вот, все живые в сборе. Негусто осталось.
Капитан тут же забирает себе с раненого автомат, находит еще пару рожков у того в разгрузке и не то чтобы веселеет, а как-то оживает. Сбрасывает с себя парящее тряпье – шторы вроде из чьей-то квартиры.