Георгий Глебович со вторым молодым человеком переглянулись – они не помнили.
— А предыдущий садовник – тот, что прежде Семена служил – в белой горячке на конюшне повесился. Ну, это вы помнить не можете, лет уж пятнадцать минуло. Но – за двадцать лет третья гибель, смертоубийственная дачка…
Из коридора второго этажа двери в пять комнат: две из них смежные, заняты барыней и ее младшими дочерьми (ну, и бонна девочек, фройляйн Роза, ночевала там же); три отдельные.
— В угловых, понятно, по два окна: в этой на море и на переулок, а в этой — на улицу и опять же на переулок, — водил карандашиком над планом Акинфий Мефодьевич. — Должно, в одной барыня себе будувар устроили, скорее, в той, что окном на море – зря они, что ли, дачу за такие деньги сняли? А в этой, что на улицу – старших барышень поселили. А для второй барыни, выходит, средняя остается, об одном окне. Так ли, Константин Аркадьич?
— Так, — сказал околоточный надзиратель. — А мамзель в комнате старших барышень спала: ей кровать поставили, тоже "дачку". Но в тот вечер ночевать она не приходила, мне после прислуга сказала, что постель осталась не измята.
— Значит, удар ей нанесли скорее всего вечером, — сказал товарищ прокурора. — Теперь надобно список гостей составить, кто в тот вечер на даче был…
— Список составлен, только Акинфий Мефодьевич его еще не перебелил.
— Обижаете вы меня, Константин Аркадьевич, — и Акинфий Мефодьевич с укоризною причмокнул своей ириской — умел Акинфий Мефодьевич чмоканьем почти любую эмоцию выразить. — Вот, пожалуйте.
И опять – произведение искусства был тот список, даже черкать по нему, вопросы ставить казалось кощунственным. Потому черкали черновик, написанный не таким красивым, но все же разборчивым почерком Заславского.
В тот вечер госпожа Новикова устроила что-то вроде званого ужина по случаю обустройства на даче: комнаты вымыты, мебель, взятая напрокат, расставлена, кухарка Агафья приладилась к незнакомой плите. Пригласила госпожа Новикова своих партнеров по негоциям: Синявского (с супругой), Захарова (тоже с супругой) и Цванцигера (Людвига Карловна Цванцигер, супруга последнего, будучи в интересном положении, не выезжала). Была также подруга Новиковой госпожа Воробейчик с мужем, и брат означенного мужа, холостяк. Присутствовали и пасынки Новиковой, и старшие дочери, разумеется, с гувернанткою, а также и управитель Зотиков. Студента не звали, ужин ему Параня носила во флигель.
После ужина чай пили на террасе, а потом детей отправили спать. Синявский, Захаров, Цванцигер и Зотиков сели за вист на веранде, дамы и братья Воробейчик ушли в комнату, спасаясь от комарья, госпожа Воробейчик музицировала (в комнате стоял рояль, тоже, разумеется, взятый напрокат, но недурного звучания), пела арии из модных опереток. Мамзель вскоре после ужина удалилась, и Новикова ее больше не видела.