Примчалась горничная Маша: с нюхательными солями, с валериановыми каплями, с полотенцами.
Дальше Квасницкий не смотрел; подобрав портсигар, пригибаясь, чтобы полицмейстер его не заметил, он ретировался.
Ах, какой роскошный, какой богатый разговор услышал он, Квасницкий!
Есть что рассказать, есть что изобразить (в лицах), есть над чем похихикать.
И потому Леня никак не мог просто ответить на вопрос, заданный Глюком – как же все-таки объяснила свою осведомленность госпожа Новикова.
Требовалась Квасницкому сцена, требовалось время, да и не мог он не поломаться – как оперная примадонна при выкриках из зала: "Бис!"
— Есть предложение, — сказал он. — Я тут знаю одно местечко, где можно вкусно покушать, а то эта старосветская помещица даже воды не предложила, не то, что квасу. Там спокойно поговорим, подытожим наши наблюдения…
— Я пас, — сказал Глюк. — Пенёнзов* нема.
— Вот! — закричал Квасницкий, — это ответ всем, кто кричит о воровстве наших таможенных чиновников! Вот он, честный таможенный чиновник Глюк, который не имеет денег на покушать! Я статью о тебе напишу, литературный очерк; он так и будет называться: "Герой нашего времени и места", то есть города…
— У меня есть деньги на покушать, — сказал Глюк. — У меня нет денег на пообедать в ресторане.
— Рестораны? На Фонтане? — Квасницкий изобразил удивление. — Феликс, день, когда на Фонтане откроется первый ресторан, станет последним днем Фонтана – из пригорода здесь будет еще один городской район. Нет, я имею в виду скромную закусочную с видом на море и обратно, держит ее один грек; готовит божественно – ты будешь облизывать пальчики до локтей и даже дальше. И вполне пристойные цены. В крайнем случае мы тебя как-нибудь накормим. Друзья мои, мы накормим нашего нищего, но честного чиновника от таможни?..
Закусочная действительно выглядела очень скромно: парусиновый тент, натянутый над плетеными столиками и стульчиками.
Они оказались единственными посетителями.
Хозяин заведения, грузный печальный грек с повисшими уныло усами принес цыплят, тушеных с помидорами, перцами и чесноком, брынзу, бутыль розового, кисловатого, но такого ароматного бессарабского вина.
День уже почти закончился, и тени ложились длинные, и море лежало плотным зеленым пластом, как всегда бывает тихими вечерами, и только еле слышно шуршало, набегая на песок.
Впрочем, за дружным чавканьем четырех молодых и очень голодных людей этого шуршания слышно не было.
Когда с цыплятами было покончено, перешли к брынзе, вину и разговорам.
Настал звездный час Квасницкого.