Расставались с оленеводами, обогревшими, обласкавшими нас, тепло и неохотно. Они посоветовали нам взять южнее, выйти к заброшенной железнодорожной насыпи, а там километров через четыреста, говорили они, доберетесь и до Красноселькупа.
И снова мы остаемся одни. Садимся на велосипеды и уходим в безмолвие тундры... Не едут колеса, тонут во мхе. Спешиваемся, продолжаем путь, ведя в поводу наши «вездеходы», и натыкаемся на болото.
— Пойду на разведку,— говорю ребятам.
Прыгаю на одну кочку, другую. Держат. Попадаю на небольшой упругий островок. Но что это? Он шевелится под ногами, начинает приподниматься, увеличивается в размерах. Кажется, что наступил на какое-то живое существо и оно, обеспокоенное моими ногами, выползает из болота. Спина чудовища поднялась уже на метр. В растерянности не знаю, куда прыгать.
Паша вопит: «Федя, быстрей назад!» Туша «зверя» медленно поднимаясь все выше и выше, начинает валиться набок. Изо всех сил отпрыгиваю назад и, проваливаясь в болото, ползу к ребятам. Сережа Вилков щелкает фотоаппаратом. Выплывающее из воды существо — серое, шерсть похожа на свалявшийся мох, со спины потоками стекает вода. Вот открывается белое брюхо исполина, и он со страшным гулом переворачивается и плюхается обратно в воду.
— Что-то тут не то,— говорю я парням, вытягивая шею и разглядывая лежащее кверху животом чудовище. Оно неподвижно, мертво. Блестит на солнце.
Обвязываюсь веревкой. Прошу друзей в случае опасности тянуть меня назад. Приближаюсь... Обыкновенная льдина! Она настолько подтаяла, что оказалось, достаточно чуть тронуть ее, чтобы она перевернулась и вновь залегла в болото.
В сторону насыпи шли девять дней. Голое Арктическое побережье постепенно переходило в лесотундру. Велопутешествие становилось все труднее. Двухколесные машины прочно обосновались на наших плечах, и за ходовой день мы делали не более двадцати километров.
Насыпи обрадовались так, как будто это была гладкая асфальтовая дорога. Лесенкой уходили вдаль прогнившие шпалы. В иных местах попадались рельсы с маркировкой. Старинной демидовской, американской, советской. Костыли легко вытягивались из шпал, и как ни тяжело было тащить рюкзаки, взяли по одному на память о странной дороге.
Километров двадцать мы шагали, а где можно — ехали, размышляя о том, кто строил ее и зачем. Пока не натолкнулись на станцию и ровный ряд полуразрушенных бараков. На одной из барачных досок безымянный автор вырезал ножом — 1937.
На рельсах стоял состав из нескольких товарных вагонов. Под откосом лежал перевернувшийся вверх колесами паровоз. Жуткая тишина царила над всем этим, и мы никак не могли решить, где обосноваться на ночлег: здесь, среди мертвой железнодорожной техники, или дальше, на насыпи...