Да, кое-что мне приходилось менять: имена, места, украденные вещи. Но от этого книга не становилась менее правдивой — во всяком случае, для меня. Каждое написанное слово имело прямое отношение к тому, что действительно произошло в Амстердаме.
Пришедшие на встречу со мной читатели, конечно же, этого не знали. То ли они, как и критики, думали, что все это чистая выдумка, то ли вообще понятия не имели, о чем моя книга. И разве для них это имело какое-то значение? Разумеется, нет. В Париже, теплым весенним вечером, под безоблачным небом, писатель собирался почитать свое произведение. Так чего ж не послушать, коль скоро это не стоит ни гроша.
Около сорока человек, в основном молодежь, решили, что это здравая мысль. Они расселись на зеленых парковых скамьях, расставленных передо мной полукругом. Большинство остальных слушателей составляли замызганные работники магазина «Парижские огни», которые по ночам спали на расшатанных койках, поставленных между стеллажами книг, а днем отрабатывали в торговом зале свой ночлег. Кроме того, присутствовали английские супруги среднего возраста, которые через мое плечо фотографировали собор Парижской Богоматери, французская монахиня (ее больше занимал облупившийся фасад церкви Сен-Жульен-ле-Повр) и два старичка-француза в синей хлопчатобумажной сарже — эти, похоже, только и ждали, когда мы очистим место, чтобы они могли продолжить растянувшийся на десятилетия шахматный турнир.
Ждать им оставалось недолго. Я собирался прочитать только первую главу, ответить на два-три вопроса и, возможно, даже подписать кому-нибудь экземпляр книги. А уж потом намечался поход в ближайший бар с сотрудниками книжного магазина, где, я в этом не сомневался, мне предстояло потратить на выпивку гораздо больше той скромной прибыли, на которую я мог рассчитывать в этот вечер.
Но меня это устраивало — при условии, что в бар придет Пейдж.
Именно Пейдж, по счастливому стечению обстоятельств, предложила мне организовать встречу с читателями. С такими красавицами я сталкивался нечасто. Внимание прежде всего привлекали ее глаза — карие, блестящие, чуть навыкате — словно мысли, переполняющие ее мозг, заставляли их вылезать из орбит. Мне нравилось ощущать ее энергию. Нравилась ее хрупкость и белизна кожи — такой нежной, что на виске просматривались все вены. Нравились кудряшки ее волос, падающие на лоб и плечи. Но больше всего нравился ее голос, в котором постоянно проскальзывали смешливые нотки. Она приехала из Америки — как я предполагал, со Среднего Запада. Господи, как же мне хотелось ее поцеловать!