Процесс самообнищания поэт начал с отпадения от исторической национальной темы. В третьей книге Кнута «Парижские ночи» из лирики она уже прочно изгнана. Поэт одержал полную победу. Национальная, вернее бытовая, жанровая теперь тема выступает лишь в белых стихах - еврейские похороны[730].
Но с отказом от «соблазнявшей» темы поэту оказывается не о чем говорить. Еще встречаются перепевы «метафизико-человеческой» лирики, но тон ее всё более впадает в разочарование, в отчаяние.
Слово уже не гордое в обетовании, но «полуночный плод косноязычной горести»[731]. При встрече с «нечаянным другом» поэту не о чем говорить и «даже не о чем и помолчать вдвоем»[732].
Тема потери слова начинает преследовать Кнута, он возвращается к ней всё с большей «веселостью» последнего отчаяния:
О чем сказать...
О Розанове ль, на столе лежащем
Вопросом, на который смерть - ответ,
Иль обо мне, бессонном подлежащем,
К которому сказуемого нет?
[733]. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже ничего не умею сказать,
Немногого жду и хочу.
И не о чем мне говорить и молчать –
И так ни о чем и молчу
[734].
Он еще пытается себя утешить –
Есть человек ночной - он устоит
Пред болью многой[735].
Но это человек, а не поэт, которому с такой опустошенностью уже невозможно творить. И наконец он сознается:
Уже давно я не писал стихов...
...Камня тяжелее
Мне ныне слово каждое мое.
Уже давно - с трудом и неохотой
Беру я самопишущую ручку,
Чтобы писать не письма деловые,
Не счет белья, сдаваемого прачке,
Не адрес телефонный, а - стихи...
[736]И это после утверждения «самовольной властью» «досмысленной радости бытия»!
Если мы даже подойдем с противоположной стороны и предположим обратное, что не отказ от темы лишил поэта слова и привел к полному опустошению, а опустошение лишило его права на декламационную тему, всё равно - зависимость между исчезновением в стихах Кнута национальной темы и появлением темы отчаяния и полного распада сохранится та же.
В поисках простоты (сознательных или бессознательных) Кнут пришел к полной немоте.
Тут ему и следовало на самом деле трагически умолкнуть. Но он не умолк, а продолжал «производить» стихи. Стихи эти, плод нескольких «слепых» лет, вышли в отдельном сборнике (четвертом) «Насущная любовь». Книга эта (зa исключением двух-трех стихотворений, невозможно, чтобы такой поэт, как Кнут, не обмолвился ими) просто выпадает из литературы. О ней можно говорить лишь как о памятнике поэта, поэта нам близкого, который недавно трогал и волновал нас. Только вчитываясь, начинаешь понимать, что все недостатки, выступившие тут на видное место, были и в старых стихах Кнута, только там они казались косноязычием вдохновения.