– Я зимний, – произнес Бестер, проверяя ценник на габардиновом костюме.
– Даже зимой не все время ночь. Как насчет этого? – она указала на пиджак цвета темного бургундского с широким воротником. По-видимому, пока он отсутствовал, большие воротники вновь вошли в моду.
– Не мое, – бросил он.
– Вот вы попросили меня пойти с вами в магазин, а теперь пренебрегаете всеми моими предложениями.
– Я не просил вас идти со мной в магазин, – заметил Бестер кротко.
– Ну так должны были. У вас жуткий вкус. Вы одеваетесь как гангстер.
– Может, я и есть гангстер.
Она подержалась за подбородок.
– Да. Это объяснило бы, почему Джем так мил со мной в последние несколько недель. Вы на него, как это говорится у них – надавили.
Бестер пожал плечами.
– Может, он был просто напуган моим физическим превосходством.
– И вашей черной одеждой. Пойдемте, дайте-ка мне выбрать вещь для вас.
Он вскинул голову и глянул на нее.
– Идет. При одном условии.
– Больше не красить?
– Не то.
– Что тогда?
– Вы позволите мне выбрать вещь для вас. И оплатить ее.
Она раскрыла рот, поняв, что попалась.
– Выбрать, да, хотя предупреждаю – я не ношу черного. Заплатить – я не могу разрешить этого.
– Нет, можете. Вы не покупали себе ничего нового с тех пор, как я встретил вас. Я настаиваю.
Она как будто подыскивала новое возражение, но затем выгнула дугою бровь.
– Я выберу любую вещь для вас, и вы станете ее носить?
Ой-ой.
– В пределах разумного. И приняв мои условия.
– Договорились, – сказала она, схватила его за руку и повлекла за собой. Это была его увечная, стиснутая рука. Она никогда не упоминала о ней,
никогда о ней не спрашивала и – до сих пор – никогда не касалась ее.
Он тут же почувствовал, что заливается краской смущения. В Корпусе всегда носили перчатки, за исключением моментов уединения – или интимности.
Ему вдруг пришла на ум Элизабет Монтойя, первая его женщина. Тоже телепат. Они тогда прошли полевой экзамен, были навеселе и стали целоваться. Придя с ним в номер отеля, она сорвала его перчатки и перецеловала каждый палец его руки, проникая языком между ними и вбирая их кончики губами.
Это было настолько сильное эротическое воспоминание, что на мгновение перестало существовать все, кроме вернувшихся ощущений и тепла пальцев Луизы в его искалеченной руке. Это была та самая рука, которую целовала Лиз, задолго до случая, лишившего его возможности ею действовать.
Он встряхнулся и обеспокоился. Неужели он дошел до состояния потери самоконтроля? Он пропустил прием своего лекарства?
Нет, он сделал последний укол менее двух недель назад. С ним все хорошо. Это была просто рука. Рука…