– Хорошо, – сказала она, глаза ее сверкнули, – а теперь, оставив в стороне взаимное восхваление, как мы проведем остаток этого дня?
– Хм… Какую вещь ты втайне до боли хотела бы сделать в Париже – вещь, которую настоящий парижанин не сделает и под страхом смерти?
– О, это просто. Эйфелева башня.
– Тогда – на Эйфелеву башню.
– Э, тогда мы должны прикинуться туристами.
– Да, конечно. Камеры.
– Шорты и гетры для тебя.
– Футболку "Я люблю Париж" для тебя.
– И безобразные ботинки для нас обоих. Отлично. Прекрасная идея. И ты будешь спрашивать дорогу.
– Но я знаю дорогу к Эйфелевой башне.
Она взъерошила ему волосы.
– Если мы собираемся играть в туристов, мы должны это делать во всем. Я не желаю, чтобы кто-нибудь узнал меня. О, и солнцезащитные очки для нас обоих, да? Здоровенные.
– Ты выглядишь безобразно, – заключила Луиза через час или около того, когда они вырядились примерно так, как собирались. – Гавайские шорты – несомненно ужасный штрих.
– Благодарю, дорогая. Ты выглядишь точно мне подстать.
– Так, я бы сказала, мы готовы идти. Уверен в том, что ты задумал?
– С этого момента я больше не говорю по-французски, – откликнулся Бестер. Они вознамерились быть отвратительными американцами и
зеваками-марсианами. Они заказывали "настоящий" кетчуп в ресторанах и требовали льда в напитки. Когда они не могли заставить себя понять на английском, они говорили по-английски очень громко и очень медленно. Они были отъявленно несносны, и Бестер обнаружил, что доволен собой больше чем когда-либо за долгое время.
Они предприняли тур вдоль Сены, обошли Лувр, затем поднялись на верхушку Эйфелевой башни, где стояли со смешанной группой, в большинстве японских и нарнских туристов, и наблюдали, как солнце касается горизонта.
– Я приходила сюда однажды маленькой девочкой, – рассказала ему Луиза. – С тех пор я здесь не бывала. Это стыдно, право, – она сжала его руку. – Это был прекрасный день. Давно я так не дурачилась.
– Это так называется? – откликнулся Бестер. – Я точно не уверен, что знаю значение слова.
– Вероятно, нет. Ты воспринимаешь жизнь очень серьезно. Чересчур серьезно, я думаю.
– Идея была моя.
– Знаю. Но что забавно – я давно хотела сделать что-нибудь вроде этого. Ты будто мои мысли прочел.
– Ха. Хотел бы я уметь. Никогда не знаю, что ты думаешь, – но, конечно, он знал. Почему он должен чувствовать себя из-за этого виновато? Но, каким-то образом, он чувствовал. Это ощущалось как мошенничество.
– О, я думаю, ты умеешь, иногда, – она снова пожала его руку, и они притихли на несколько минут.
И посреди разгорающихся сполохов удовольствия он почувствовал – кто-то пытается сканировать его.