Именно осознание того, что схема, связанная с постепенной кристаллизацией функций различных общественных институтов, перестает действовать, и вызвало появление нового термина. «Нарезка институтов начала сбоить, — говорит координатор исследовательской службы “Среда”
АринаБагрина
. — Когда-то, например, была целостная семья. А в секулярности у семьи отнимают функции и отдают в разные инстанции. Воспитание — в одну, лечение — в другую. Теперь же это движение останавливается и происходит постепенное возвращение к синергийным институтам». Возможно, в словах Багриной о возвращении к синергии есть некий образ желаемого будущего (служба «Среда» состоит из специалистов, не скрывающих, что они верующие), тем не менее мысль о некотором пределе, достигнутом в препоручении функций, прежде связанных с религией, светским институтам, появляется у многих. Сам Юрген Хабермас, развивающий в своих работах веберовский взгляд на развитие общества, считает необходимым признать, что, несмотря на потерю многих важных институциональных функций, религия, как оказалось, не теряет влияния на общество — и это касается политики, культуры и образа жизни тех или иных людей. «Сейчас в работах западных ученых, посвященных, например, социальной психологии, стало легитимным цитировать Послания апостолов. Для меня это пример проявления постсекулярности в науке», — говорит Арина Багрина.
«Фактически мы вновь открыли, что религия не может быть вещью в себе, сосредоточиться на той роли, которую отводили ей апологеты светского общества, — быть частным делом индивидуумов, — говорит Александр Кырлежев. — Религия продолжает диффузным образом быть связана с разными общественными явлениями». Формы, в которых религия оказывается связанной с современным обществом, могут быть самые разные. Кырлежев, в частности, обращает внимание на работы британского социолога
ГрейсДейви
, описавшей явление викарной, то есть заместительной, религии. Это, согласно определению самой Дейви, «религия, практикуемая активным меньшинством в интересах гораздо большей общности, которая (как, по крайней мере, подразумевается) не только понимает, но и достаточно очевидным образом одобряет то, что делает меньшинство». Попытка уловить и описать такое состояние религиозности, видимо, полезна и для понимания того, какое место занимает религия в России. «Тут важно все, даже специфический ландшафт, — говорит Александр Кырлежев, поясняя и комментируя концепцию Дейви. — Пусть люди не ходят в церковь, но если в той же Франции убрать из пейзажа церкви с крестами, а вместо них поставить супермаркеты, то для людей это будет важной утратой». Эти исследования Кырлежев приводит как пример изучения реальности, в отличие от попыток выяснить, «сколько же у нас настоящих православных», к которым много лет сводятся многие дискуссии о религиозном факторе в российском обществе.