Пустив корни в национальное подсознание, Америка завладела коллективным воображением. Оно нуждается в Америке, ибо конфронтация с ней возвращает утраченное чувство державной надменности. До тех пор пока главный противник — Америка, остальные не в счет. Вот так и Хрущев, решив перегнать Америку, разом упразднил других конкурентов, которые, впрочем, этого не заметили.
Америка — не лучше: она тоже редко и с трудом замечает, что ее ненавидят. Не потому что пренебрегает, а потому что не интересуется, и не только Россией. Две трети американцев не позаботились получить заграничный паспорт, потому что не собираются пересекать границы. Их устраивает «глобус США», который они устроили по своему, а не чужому вкусу. Другие страны встают на провинциальном американском горизонте только в исключительных случаях.
Одним из них была перестройка, которая вызвала волну сочувствия даже у ксенофобов-изоляционистов. Избавившаяся от агрессивной идеологии Россия, как задолго до нее Германия и Япония, казалась естественным союзником в борьбе с фанатизмом и дикостью. Когда череда перемен показала, что это не так, все вернулось обратно, но не совсем. Страх и вражда сменились забвением, которое, как это случилось с тем же Магнитским и связанным с ним законом о сиротах, прерывают редкие вспышки удивления. Это, однако, не столь сильное чувство, чтобы обрести постоянное место в подкорке американского общества. Россия в нем не столько присутствует, сколько мерцает. Не замечая этого, в России ведут превентивную асимметричную войну, упорно считая, что американцы претендуют на ее кусок пирога.
Этот предрассудок не зависит от рассудка, ибо я встречался с ним у вменяемых во всех остальных отношениях соотечественников самых различных убеждений. Общим была одна Америка, в которой видели сверхдержаву на стероидах. Гуляя по геополитическому буфету, она всем диктует свою волю, преследует лишь свои интересы, не церемонится с противниками, не вдается в объяснения, презирает слабых, упраздняет сильных, никого не слушает, ибо верит только в себя, ищет критерий правды в собственном существовании, оправдание — в победе, назначая власть судьбой, выгоду — промыслом, а себя — историческим предназначением.
Я не знаю такой Америки, но мне никого еще не удалось переубедить, потому что эта Америка — проекция уязвленного подсознания, которое навязывает врагу собственные амбиции. В сущности, враг — это утрированное «Я». Чтобы ненавидеть другого, надо приписать ему свои черты — и преумножить их. В сталинской фантастике, которую я бережно храню на заветной полке, ненавистные янки изображались горькими пьяницами. Один из них залил в ракету 200 литров виски вместо кислорода, и, осуждая его, автор не мог скрыть зависти.