— Когда дежурит белый, — сокрушался Сергей, — я здороваюсь, когда черный, еще и кланяюсь.
Охрана берегла от расправы Петкевича, за которым охотились еврейские боевики из лиги Меира Кахане. Во время войны Адам Петкевич писал заметки в газету оккупированной Белоруссии, за что о нем часто писали в Советском Союзе, называя не иначе, как «кровавым палачом». Когда я с ним познакомился, ему было за 90, и самые бесцеремонные одалживали у него деньги. Остальные не слишком отличались от персонажей любой редакции. Добрые секретарши, капризные техники, дородная тетка-завхоз. Выделялась уборщица-албанка с дипломом и диссидентским прошлым — она охотно участвовала в наших спорах.
В те времена «Свобода» подражала Варшавскому пакту и объединяла под одной крышей журналистов всех стран социалистического содружества, которое они горячо и искренне ненавидели. Разделенные языками и непонятными для нас, посторонних, геополитическими распрями, они редко говорили друг с другом и пили в одиночку. Зато у нас каждый день шел пир, который не только назывался, но и был работой.
Сперва, напуганные Зямой Кацем, мы боялись, что нас заставят клеветать на родину. Не то чтобы она этого не заслуживала, но мы берегли чистоту риз и хотели говорить правду. Чтобы узнать, в чем она состоит, понадобилось застолье, растянувшееся на годы. За бумажным стаканчиком с красным «Джонни Уокером» мы каждый день, начиная, однако, не раньше шести, обсуждали один и тот же вопрос: что есть истина и какова она на свободе?
По нашу сторону границы правдой считалось все, что скрывали власти, — от посадок до посевов, от кремлевского меню до ядерных ракет, от прозы Джойса до стихов Бродского.
За океаном правды не было вовсе, и мы не знали, как об этом сказать. Привыкнув разделять мир на правых и виноватых, мы искали на Западе старого расклада, но не могли найти антипода родному режиму. Давясь от крика и дымясь от сигарет (тогда еще все курили), мы выясняли отношения между собой и двумя державами. Со стороны это было так увлекательно, что редакционные пьянки собирали посторонних, включая дам, гостей и непьющих. Консенсус пришел с годами и стоил мне язвы.
— Советской пропаганде, — решили мы, — нельзя отвечать антисоветской, ибо такой нет и быть не может. Более того, сама антитеза Востока и Запада — идеологическое насилие над здравым смыслом. Люди разные не потому, что они живут по разные стороны железного занавеса, они разные потому, что — люди. И советской жизни противостоит просто жизнь, а это, конечно, сложнее.