, женщина вытряхнула немного чая в инфьюзер
[56] и положила его в эмалированный чайник. Надо было что-то съесть, но от головной боли подташнивало.
«Надо поесть. Тост или два. И с чуточкой масла».
Когда вода закипела, Джульетт налила, сколько надо, в чайник и отодвинула турку на холодную горелку. Пока заваривался чай, она подошла к парадной двери, прижалась к ней ухом и прислушалась. Ни звука, даже птицы не щебечут. Как будто все звуки вдруг перестали существовать или она оглохла. Оба предположения явно не годились. Просто для успокоения совести Джульетт постучала кончиками пальцев по деревянной двери — звук был.
«С моим слухом все в порядке. Просто очень-очень тихо».
Взбудораженный рассудок тут же подхватил мысль: слишком тихо.
Когда Джульетт положила ладонь на дверную ручку, сердце бешено затрепыхалось. Женщина замерла, призывая своенравный орган к спокойствию. После трех глубоких медленных вдохов-выдохов сердце удалось утихомирить. Потом она отодвинула щеколду и снова замерла, пережидая сердцебиение. Все действо заняло порядочно времени — чай, наверное, станет горьким. Нет, просто надо это сделать. А вдруг волк ушел, вдруг получится выйти? Затаив дыхание, Джульетт приоткрыла дверь. Сначала всего на чуть-чуть, просто чтобы выглянуть в щелку: в просвете она увидела дорожку перед домом, снег и красное пятно (неподалеку лежал Стью). Джульетт толкнула дверь. Никто не нападал. Ничто не шевелилось. Женщина ступила на порог, придерживая за собой дверь. Ни ветерка, ни хлопанья крыльев, ни щебета, ни одного из тех звуков, которые она привыкла слышать по утрам. Полная, абсолютная тишина.
Холодный воздух, хрустящее зимнее утро. Такие дни у Джульетт ассоциировались с чикагской «Волшебной милей»[57], сияющей магазинами, украшенными к Рождеству, с «Маршалл Филдс»[58], который манил, словно теплый гостеприимный свет маяка, и где она благополучно оставляла все деньги. После смерти Росса Джульетт даже не притрагивалась к рождественским украшениям, и этот год не был исключением. Каникулы без мужа казались пустыми.
Она отпустила ручку и сделала несколько неуверенных шагов. Теперь Стью был виден лучше, и от этого зрелища тошнота нахлынула с новой силой.
Волка не видно. Может, он убежал? Джульетт приписала ему чуть ли не сверхъестественные свойства, но вдруг это был просто очень большой волк? Проголодался, напал на коров, увидел в Стью угрозу, когда тот стал между ним и потенциальным обедом… Волк не мог обладать магическими способностями, не мог читать ее мысли и угадывать намерения. Прошлой ночью казалось именно так, но это от шока. Сейчас этот волк уже, должно быть, милях в сорока отсюда и бежит по своим делам.