Испуганно уставившись на супруга, Лава прижалась спиной к грубо оштукатуренной стенке. А Радим продолжал, увлекшись:
— Во времена были! Что хочешь скажи — и ничего не исполнится! Пожелаешь, например, чтоб у соседа плетень завалился, а плетень стоит себе, и хоть бы что ему! Зато потом…
Он вновь запнулся и недоуменно сдвинул брови.
— О чем это я?
Видно, на рынке зарвавшегося ругателя одернули, поправили: ума, что ли, решился — словесника дураком называть? А ну как он (словесник то есть) ляпнет чего-нибудь по глупости! Это ж потом всем селом не расхлебаешь! Не-ет, Радим — он мужик смышленый, только вот Лаве своей много чего позволяет…
— Ты… о прежних временах, — еле вымолвила Лава.
Вид у Радима был недовольный и озадаченный. Мастер словесности явно не мог понять, зачем это он накричал на жену, обидел старосту, смеялся над Грачихой…
— Прежние времена — дело темное… — нехотя проговорил он. Считается, что до того, как Бог проклял людей за их невоздержанные речи, слова вообще не имели силы… Люди вслух желали ближнему такого, что сейчас и в голову не придет…
— И ничего не сбывалось?
— Говорят, что нет.
Глаза Лавы были широко раскрыты, зрачки дышали.
— Значит, если я красивая, то как меня ни ругай, а я все равно красивая?
— Д-да, — несколько замявшись, согласился Радим. — Но это если красивая.
Лава опешила и призадумалась. Красивой становишься, когда похвалят… Можно, конечно, и родиться красивой, но для этого опять-таки нужно чье-нибудь пожелание… И чтобы соседки на мать не злились…
Радим смотрел на растерявшуюся вконец Лаву с понимающей улыбкой.
— Так что еще неизвестно, когда жилось лучше, — утешил он, — сейчас или в прежние времена…
— А… а если какой-нибудь наш словесник, — как-то очень уж неуверенно начала она, — встретился бы с кем-нибудь из… из прежних времен… он бы с ним справился?
Радим хмыкнул и почесал в затылке.
— М-м… вряд ли, — сказал он наконец. — Хотя… А почему ты об этом спрашиваешь?
Лава опять побледнела, и Радим смущенно крякнул. «Вконец жену запугал», — подумалось ему.
— Однако заболтался я, — сказал он, поспешно напустив на себя озабоченный вид. — Напомни, что нужно на рынке выменять?
— Хлеба и… — начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались ошметки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.
— Это Грачиха! — закричала она. — Вот видишь!
— Ладно, ладно… — примирительно пробормотал Радим, протягивая руку к корзинке. — Улажу я с Грачихой, не беспокойся… Кстати, глаза у тебя сегодня удивительно красивые.
Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на должное расстояние.