Забравшись под стопку одеял, я долго лежала без сна и дрожала, но, наконец, дрожь унялась, и на рассвете я уснула.
— Извини, — сказал Кевин, — но я не позволю тебе одной идти в тот дом. Не сомневаюсь, что сейчас ему больше хочется блевать, чем вести себя как псих, но я не хочу риска. Я иду с тобой.
Мы сидели вдвоем в старомодной кухне. Чарлз, которого, похоже, мне не суждено когда-нибудь встретить, ушел к себе задолго до того, как я проснулась в десять часов. Я была спокойна, но есть не хотелось.
— Еще кофе? — спросил Кевин.
— Спасибо. — Я наблюдала за ним, когда он доставал кофейник. В свои далеко немолодые годы Кевин был мало похож на старого холостяка, а скорее напоминал маститого писателя. Его длинные, до шеи, но аккуратно подстриженные волосы были совершенно белыми, и, хотя он заметно потяжелел по сравнению с молодыми годами, он ухитрялся выглядеть элегантным. Его акцент, прежде представляющий забавную смесь Восточной подготовительной школы и театра на Бродвее, теперь больше был похож на выговор дикторов Би-Би-Си. Он пользовался очками, но старался обходиться без них, будто боялся, что они его старят, и слегка помахивал ими во время разговора. Все это добавляло неожиданные штрихи к его новому облику.
— Мы возьмем такси, — сказал он, когда мы вышли из дома. — Я только однажды осмелился сесть за руль в этой стране, и последствия были ужасными. У меня совершенно неистребимое стремление ездить по правой стороне.
Я слабо улыбнулась. Все мои мысли были о Скотте. Тревога снедала меня.
Когда мы подъехали к дому, я никак не могла вставить ключ в замок, и Кевин помог мне открыть парадную дверь. Мы вошли в холл. Экономка пылесосила комнату наверху. Будничность этого шума принесла мне облегчение и дала смелость постучать в дверь библиотеки.
— Скотт?
Ответа не было.
— Бог мой, — сказал Кевин, — ты думаешь, он способен заставить себя работать этим утром?
Скотт вышел из библиотеки.
Он был свежевыбрит и безупречно одет, и, когда я осознала, чего ему это стоило, у меня брызнули слезы. Выглядел он очень плохо. Его глаза были налиты кровью, в лице же не было ни кровинки. Он даже не пытался говорить, а просто стоял, глядя на меня, и его безмолвная боль безотчетно повлекла меня к нему.
— Скотт... дорогой... мы думали... мы хотели знать...
Он судорожно глотнул, но все еще не мог говорить. Я повернулась к Кевину.
— Все в порядке, — сказала я. — Огромное спасибо.
Кевин сказал только:
— Позвони мне попозже, — и тихо вышел. Парадная дверь закрылась за ним.
Первое, что сказал Скотт, было:
— Не бросай меня. Пожалуйста, не бросай. Я этого не вынесу. Я скорее умру. Я не перенесу этого. Не смогу.