Рамль искали и до Дмитрия, причем по всему побережью Северного Ледовитого океана, от Мурманска до Уэлена, но Дмитрий почему-то был уверен, что повезет именно ему.
Высадившись в Уэлене в начале июня, когда в этих местах начиналась весна, Дмитрий за два летних месяца прошел около восьмисот километров вдоль побережий Чукотского и Восточно-Сибирского морей, но короткое северное лето кончилось, в конце августа температура воздуха упала до минус восьми градусов, начались снегопады, и темпы движения снизились. Однако отказываться от продолжения пути Дмитрий не собирался и упорно двигался дальше, надеясь к лютым холодам дойти до устья Колымы — в том случае, если не повезет и он не отыщет следы самого южного[1] форпоста Гипербореи.
В Уэлькаль Дмитрий попал к обеду.
Солнце висело низко над горизонтом и готовилось спрятаться за гряду дальних холмов, с которых начиналось Чукотское нагорье. Близилась полярная ночь, и дни становились все короче и темней. Дмитрию это обстоятельство не мешало, а вот стойбище готовилось к длинной зиме и дорожило светлым временем суток, чтобы успеть выйти лишний раз в море и сделать запасы на зиму.
Охотники Уэлькаля смогли возродить забытый национальный промысел — охоту на гренландского кита — и за смехотворно короткий летний сезон успевали обеспечивать стойбище уймой деликатесов — мясом нерпы, лахтака, белухи, моржа, китовым мясом и жиром и прочими дарами моря. Но Дмитрию в общем-то эти деликатесы были ни к чему, во время экспедиций он и сам охотился на зверя, лесного и морского, и не переживал, что останется без пищи.
Уэлькаль представлял собой полсотни яранг — конусовидных строений из деревянных шестов и оленьих шкур, в искусстве возведения которых чукчам и эскимосам не было равных, и деревянных домиков более цивилизованного вида. Домиков насчитывалось с десяток, и четыре из них принадлежали местной власти — жилищно-коммунальному хозяйству, магазину, школе и детскому саду. Все они располагались в сотне метров от берега не как попало, а по кругу, точнее — тремя почти точными кругами с общественными строениями в центре, и хотя население стойбища насчитывало всего триста пятьдесят человек, выглядел Уэлькаль не временным лагерем, а чуть ли не городом, выросшим на краю света. Впереди — берег и ледяное море, за спиной — вечно мерзлая тундра с редкими холмами. Ни дорог, ни тропинок, только будто утюгом выглаженное побережье Восточно-Сибирского моря.
Связь Уэлькаля с большим миром случается не чаще пяти-шести раз в год, когда сюда прилетают самолеты с гуманитарной помощью, топливом для местного «флота» — двух моторных вельботов и карбаса и кое-какими товарами для магазина. Но гости в поселок заявляются чаще, особенно когда кончается охотничий сезон. Тогда в Уэлькаль приезжают на вездеходах посланники губернатора и барыги, которые за бесценок скупают, а то и на бутылку разведенного китайского спирта выменивают пушнину и драгоценное мясо морских белух.