Мастер Джеймс методично послал ещё два злых удара меж покрытых багровыми полосами полушарий голого зада прекрасной страдалицы. При каждом жгучем ударе кнута леди Эшли издавала хриплые крики страдания, и зрители, стоявшие по сторонам мучившейся красавицы, могли видеть сухожилия, выступившие под покрытой потом кожей её шеи.
После того, как третий дьявольский удар ужалил набухшие губы её пухлого мокрого пельмешка, посылая её тело в неконтролируемый спазм боли, плачущая юная госпожа ухватилась за грубый задок телеги в безнадёжной попытке восстановить свои тающие силы. Отчаяние, стыд и унижение атаковали гордый дух всхлипывавшей девушки, воля слабела под атакой боли и страдания, тело, не подчинявшееся командам ума, изгибалось и дёргалось, подобно кукле, под рваный ритм плети наказующего.
Кучер подобрал поводья, и леди Эшли ощутила, как телега тронулась, сигнализируя о возобновлении её страшной Голгофы. Плеть тюремщика резко взметнулась, ужалив твёрдые, округлые изгибы дрожащих лодыжек голой узницы, посылая её хромать вперёд к неумолимой судьбе.
Последняя четверть часа мученичества леди Эшли стала прогулкой, которую она никогда не забудет. Каждый шаг давался с усилием, она хромала, пьяно спотыкаясь, за медленно двигавшейся телегой, её привязанные запястья были глухи к слезам и жалобам. Искусная плеть экзекутора настигала её протестующую плоть с дьявольским коварством, промежутки между ударами были намеренно нерегулярными, и те всегда заставали её неподготовленной. Слишком сильный поворот или изгиб служил приглашением к удару по части её терзаемого болью тела, ранее недоступной. Леди Эшли потерялась в мире пылающего огня, находившего её плоть, как бы она ни старалась увернуться.
Мстительные горожане радостно наблюдали, как обнажённое тело прекрасной страдалицы беспомощно извивалось, когда свистящий кнут прижигал круглые, полные шары её пышного исполосованного зада или оборачивался вокруг тонкой талии либо прелестных конусообразных бёдер. Любопытно, что хриплые крики леди Эшли стали менее внятными и более хриплыми, как будто она достигла нового уровня боли. С каждым спазмом конвульсий её пышного нагого тела голова осуждённой красавицы откидывалась назад, лицо было маской страдания, глаза широко открытыми и наполненными слезами.
К тому времени, как медленная процессия свернула на Стивенс-авеню и направилась к последней остановке на казавшемся бесконечным пути горького унижения леди Эшли Гамильтон, лишь несколько бледных пятен нетронутой кожи виднелись между перекрестиями набухших шрамов, портивших нежно-белую гладкость содрогающихся ягодиц умело выпоротого голого зада. Непрекращающиеся атаки плети и проклятая неторопливость лошадиного аллюра увеличивали ужас предвкушения ударов, вымещавших адскую злобу на её измученном, вымокшем от пота теле.