Нет
ничего скучнее,
чем путешествие
в надпространстве.
На экранах
внешнего обзора
бесконечная,
ничем не нарушаемая
гладкая синь.
И созданный
человеком
сверхсложный
механизм - кусочек
чуждого для
этой синевы
мира, закованный
в броню, окруженный
эфирными полями
вращения, надежно
огражденный
от всех опасностей
и неожиданностей,
то ли несется
вперед, то ли
стоит на месте
- не поймешь.
Известно лишь
одно – в нужный
момент рейдовый
спейсер выпадет
обратно, в
стандартную
метрику пространства.
Шла
третья неделя
надпространственного
рейда, когда
госпитальер,
устроившись
в трансформированном
по его вкусу
жестком кресле
в своей крошечной,
зато одноместной
каюте, предавался
ставшему привычным
занятию - просмотру
материалов
по эпидемии
на Синей Долине.
Малый
спейсер - это
не пассажирский
лайнер. Сомов
ютился в помещении,
до потолка
которого мог
свободно достать
ладонью, а если
развести руки,
они упирались
в стены. Но вопросы
комфорта его
волновали в
последнюю
очередь. Когда
он с Филатовым
коротал ночи
в джунглях
Ботсваны, тогда
и дикарская
хижина казалась
дворцом.
Экипаж
и капитан относились
к Сомову с
подчеркнутым
уважением, как
и положено
относиться
к уполномоченному
Чрезвычайного
совета. Перед
отлетом ему
и Филатову
придали этот
статус, дававший
огромные полномочия.
Новый
статус не особенно
тешил самолюбие
Сомова. Какая-либо
власть над
людьми его не
только не грела,
но и откровенно
тяготила. Среди
его предков
были рыцари
благородного
Ордена госпитальеров
со Старой земли,
ставившего
своей главной
целью братскую
помощь страждущим,
а сам он, в прошлом
руководитель
космического
госпиталя, как
и его предки,
искренне желал
не власти, а
служения людям.
После
последней
заварушки, в
которую его
втянул, конечно
же, лучший друг
Филатов, госпитальер
не находил себе
места. Он так
и не вернулся
в космический
госпиталь,
числился
консультантом
федерального
центра «Антивирус»,
но в этом качестве
не обрел себя.
За год он попытался
систематизировать
накопленный
богатый научный
материал, наметить
дальнейшие
исследования
по ряду тем,
где его первенство
было очевидно,
но дела, которые
он начинал с
неизменным
энтузиазмом,
быстро забрасывал.
Что-то в нем
дало сбой. Душа
его томилась
в тревожном
ожидании. В
ожидании чего?
Он и сам не мог
понять. Но с
окружающим
его спокойным,
размеренно
существующем
миром он вошел
в разлад.
Тягучее
время в несущемся
в надпространстве
корабле способствовало
появлению самых
дурных мыслей.
И путешествие
быстро стало
для Сомова
изощренной
пыткой - пыткой
ожиданием и
неизвестностью.
Меньше всего
он относил себя
к категории
героев, и, стоило
задуматься
над тем, в какую
мясорубку они
суются, ему
становилось
не по себе. Хотелось
завопить что-то
жалкое и малодушное,
типа: поверните
корабль, я
возвращаюсь!
Только «Альтаир»
не повернешь.
И принятое
решение не
изменишь. Он
заключил очередной
договор с судьбой,
согласившись
на эту авантюру,
и отдал себя
на ее милость.