и учение дзэн, мир крысиных бегов, который я полагал нормальным и здоровым для амбициозного молодого человека, показался мне вдруг не чем иным, как миром крысиных бегов.
Я был потрясен и обратился в новую веру, как может лишь тот, кому все смертельно надоело. Решив, что гонка, алчность и интеллектуальные изыски, свойственные моим коллегам, бессмысленны и нездоровы, я пришел к неожиданному для себя выводу — у меня те же симптомы погони за иллюзиями. Мне казалось, я понял секрет: перестать беспокоиться, принять ограничения, противоречия и неопределенности жизни с радостью и удовлетворением, плыть, не сопротивляясь, по течению, поддавшись порыву. Значит, жизнь лишена смысла? Ну и что? Твои амбиции банальны? А ты все равно им следуй. Жизнь скучна? Зевай.
Я поддался порыву. Я плыл по течению. Я не беспокоился.
К несчастью, жизнь стала выглядеть еще скучнее. Надо признать, я скучал радостно, даже весело, тогда как прежде скучал уныло. Но жить было по-прежнему не интересно. Теоретически, счастливая скука была предпочтительней желания насиловать и убивать, но, между нами говоря, не намного. Именно на этом этапе своего убогого пути к истине я открыл Дайсмеиа — Человека Жребия.
Моя жизнь до дня «Д» была рутинной, монотонной, зацикленной, обыденной, однообразной, беспорядочной, раздражающей — одним словом, типичная жизнь успешного женатого мужчины. Моя новая жизнь началась в жаркий день середины августа.
Я проснулся чуть раньше семи, придвинулся к своей жене Лилиан, которая лежала рядом, свернувшись калачиком, и начал нежно ласкать ее груди, бедра и ягодицы своими большими мягкими лапами. Мне нравилось начинать день с этого: задается некий стандарт, относительно которого можно измерять последующее неуклонное ухудшение. Минут через пять мы оба перевернулись, и теперь уже Лилиан взялась ласкать меня руками, а потом губами, языком, ртом.
— Ур-р-р… утр-р-ро, радость моя, — в конце концов говорил один из нас.
— Ур-р-р, — урчал в ответ другой.
После этого наши разговоры катастрофически теряли в качестве, но теплые нежные руки и губы, скользящие по самым чувствительным точкам тела, делали мир настолько близким к совершенству, насколько это вообще возможно. Фрейд называл это состояние «лишенной эго полиморфной перверсией»[10] и осуждал его, только ни капли не сомневаюсь: руки Лил никогда не скользили по его телу. Как и руки его собственной жены, если на то пошло. Фрейд был, безусловно, великим человеком, но у меня сложилось впечатление, что никто не ласкал его пенис столь упоительно.