А началось все с того, что эта Мэри сперва зачастила на все воскресные службы, а потом вдруг совсем перестала приходить в церковь. Кумушки об этом немало посудачили, и сошлись они на том, что дело тут в помощнике викария Эбрахаме Смите. Самые злоязыкие говорили даже, что он крутил с Мэри, пока не понял, что может жениться на дочке викария, а там дал ей отставку. Не знаю даже, как у них язык поворачивался такое сболтнуть, или, может, они ослепли от забродившей в них желчи: любому разумному человеку достаточно было один раз взглянуть на Эбрахама, чтобы понять – у этого и в мыслях нет крутить с девушками. Был он такой же нескладный, как его имя, тощий, рассеянный, вечно с книгой. И сейчас такой же, только поседел весь и еще рассеянней стал.
Проповеди он тогда не читал, а бубнил, на прихожан глаза поднять боялся, и сам, наверное, ни за что в «Гончую» бы не ходил, не будь тогдашний викарий такой охотник до нашего темного портера.
Мэри-то старалась ему понравиться, это верно: и наклонялась пониже, когда пиво наливала, и всегда словечком-другим цепляла, спрашивала, когда же он от книжек оторвется и начнет на девушек смотреть. А он, кажется, даже не понимал, что она к нему удочки закидывает, только глазами моргал на все ее шуточки.
Странно, что такая ладная девица, как Мэри, нашла в нем – посвататься к ней было немало охотников, ведь она, говорят, вся была, как спелое яблочко, румяная и чернокосая, а танцевать умела так, что пол под ногами горел. Но разве женщина может умом выбрать? Вот и Мэри прикипела к тому, кто про нее не думал и не догадывался даже о ее чувствах.
Все соглашались, что дочка викария отлично подходит Смиту, она была такая же тощая и серьезная; Смит радовался на свой тихий лад и мирно готовился к свадьбе, а Мэри с каждым днем страдала все сильней. Если бы не исхудала до костей, кумушки бы точно подумали, что от помощника викария ей дитя надуло. Может, так и лучше, чем на самом деле было: они всего-то парой слов обменялись, а Мэри горевала страшно. Причина была бы видна.
Знаете, бывает горе, что гроза – льет стеной, грохочет, и кажется, что дом затопит под самую крышу; а на следующий день снова солнышко, и все лужи под его лучами успели высохнуть. А бывает такое горе, что осенний дождик – серым капля по капле сеется с неба, не уставая, не утихая, и превращает надежную землю в раскисшую грязь, в которой может прорасти только дурман и болиголов.
Так у Мэри душа от любовной тоски, горечи и зависти к счастливой невесте превратилась в болотные хляби, а оттуда, как известно, время от времени на божий свет выползают подлинные чудовища.