К ним подошел официант, помог ему снять пальто, придвинул стул. Они кратко переговорили, официант кивнул и, улыбнувшись девочке, унес пальто на вешалку. Девочка на стуле приобернулась, посмотрела на Джона-Грейди.
– ¿Cómo estás?[178] — спросила она.
— Bien. ¿Y tú?[179]
— Bien, gracias[180].
Насмешливо наклонив голову, слепой слушал.
— Добрый вечер, — сказал он. — Прошу вас, присоединяйтесь к нам.
— Спасибо. Да. Я бы с удовольствием.
— Ну так давайте же.
Джон-Грейди отодвинул стул и встал. При его приближении маэстро улыбнулся и вытянул в темноту руку:
— Как поживаете?
— Спасибо, все замечательно.
Поговорив с девочкой по-испански, слепой покачал головой.
— Мария стесняется, — сказал он. — ¿Por qué no hablas inglés con nuestro amigo?[181] Вот видите! Не хочет. Бесполезно. Но где официант? Вы что будете?
Официант принес напитки, и маэстро сделал заказ для гостя. Положив ладонь на локоть девочки, он сделал ей знак подождать, пока не обслужат всех. Когда официант отошел, маэстро повернулся к Джону-Грейди:
— Ну, как развиваются события?
— Я попросил ее выйти за меня замуж.
— И что же? Отказала? Говорите.
— Нет. Она согласилась.
— А что так мрачно? Вы нас пугаете.
Девочка закатила глаза и отвела взгляд. Джон-Грейди не понял, что бы это могло значить.
— Я пришел просить вас об одолжении.
— Конечно, — сказал маэстро. — Все, что могу…
— У нее никого нет. Ни родных, ни наставника. Мне хотелось бы, чтобы вы выступили в качестве ее padrino{53}.
— А, — проговорил маэстро. Поднес сложенные руки к подбородку и вновь опустил их на стол.
Подождали.
— Это большая честь, конечно. Но дело-то ведь серьезное. Вы ж понимаете.
— Да. Я понимаю.
— Вы будете жить в Америке.
— Да.
— Америка, — повторил маэстро. — Н-да.
Посидели. Молчащий слепой молчал как бы вдвойне. Даже те трое музыкантов, что сидели за столиком в углу, неотрывно на него смотрели. Слышать, что он говорил, они не могли, но все равно, казалось, ждали, что маэстро скажет дальше.
— Роль padrino не сводится к простой формальности, — сказал он. — Это не демонстрация родства или симпатии и не способ завязать дружбу.
— Да. Я понимаю.
— Это дело серьезное, так что не стоит принимать за оскорбление, когда такое предложение отклоняют, если, конечно, причина для отказа уважительная.
— Да, сэр.
— В таких вещах следует быть логичными.
Подняв руку с разведенными пальцами, маэстро задержал ее перед собой. Будто заклиная кого-то или от чего-то отстраняясь. Не будь он слеп, он, может быть, просто разглядывал бы свои ногти.
— Я больной человек, — сказал он. — Но если б это было и не так, этой девочке предстоит строить свою жизнь, и на новой родине ей будет нужен кто-то, к кому она сможет обращаться за советом. Я правильно говорю, как вы думаете?