– Вот, – начала она, – она принадлежала Кириллу. Теперь её надо лишь починить, и она снова будет как новая.
Она протянула мне старую печатную машинку. Я не мог поверить своим глазам. Я никогда ранее не видел настоящей печатной машинки. Она была громоздкой и очень тяжёлой. Настолько тяжёлой, что я еле сумел поставить её на пол. Она была прекрасна. Круглые клавиши её всё ещё ударяли по бумаге с таким же звуком, какой я мог слышать в фильмах о писателях. Она была грязной и сломанной. Не функционирующей, и не проявлявшей особого желания это делать. Но для меня она была прекрасна. Для меня она только что сошла со страниц старинного романа, написанного каким-нибудь французским писателем сороковых годов. И что ещё больше притягивало меня в ней – это имеющее особую магическую силу притяжательное прилагательное: она Кирюшина.
Спустя несколько дней, дедушка полностью подготовил машинку к работе, а мы с бабушкой в это время передвинули мебель в моей комнате так, чтобы я смог поставить большой стол прямо напротив окна. Дед вычистил машинку, заправил её чернилами, отремонтировал и поставил её на стол. Я зашёл в свою комнату и увидел это: на столе стояла знакомая мне машинка, но уже не такая, как прежде. Она была помыта и покрашена. Запах краски овладел комнатой и пропитал в ней абсолютно каждый предмет. Рядом с машинкой на столе стояла лампа, освещающая моё рабочее место, а с другой стороны машинки располагался большой блок белых листов бумаги. Я присел на деревянный стул, имеющий зелёную подкладку, и вставил свой первый лист бумаги в зажим. Доверяющий мыслям о том, что у меня всё будет хорошо и всё получится, я написал первые слова:
«У каждого свой путь», автор Матвей Холодов.
Вступление:
Лимб
Здесь теперь ещё темнее, чем было, когда я попал сюда. Тени тут живые. Они чувствуют меня. Они движутся ко мне. Они ждали меня. Долго ждали. Ждали для того, чтобы забрать меня. Забрать мою душу, оставив тело закопанным в могиле. Они скоро доберутся до меня. Я чувствую их присутствие точно так же, как и они моё. Света здесь нет. И не будет. До света здесь слишком далеко. Ведь это мой мир. В моём мире света не было очень давно. Даже тогда, когда он появился, когда свет нашёл путь в мою душу, посадив в ней зерно надежды, её отняли у меня. Надежды нет. Она мертва. Также, как и я. Я делю это место только с крысами и червями. Крысы здесь не прочь поживиться моей плотью, а я разрешаю им это, потому что всё равно не чувствую ничего. Не чувствую даже своего собственного тела, похороненного где-то глубоко в моём сознании. Теперь не я управляю им. Оно – мной. И я узнал это место. Это моё воображение. Я всегда именно таким представлял самую странную тюрьму. Тёмный сырой карцер, насквозь пропитанный запахом мочи и пота тех, кто когда-либо пытался выбраться отсюда. Где-то далеко, возможно в другом крыле здания, можно слышать крики. Стоны. Стоны тех, кто зовёт родных и близких на помощь. Их насилуют. Не физически. Здесь нет физической боли. Только не в моём воображении. Я никогда её не боялся. Если вы попадёте сюда, не переживайте, бить вас здесь не будут. Не будут пытать или карать розгами. Здесь с вами будет происходить кое-что похуже. Здесь вы самостоятельно начнёте думать над своими поступками, а тени, которые сопровождают вас, залезут в вашу душу и будут пытать ваш дух, и поверьте мне, это куда страшнее, чем пытки. Очень скоро вы будете так истощены болью собственной души, что более не захотите находиться ни в этом мире, ни в реальном. Вы будете молить о суде. Вы заново проживёте те моменты, которые сделали вас мерзавцем, а затем вы почувствуете всю боль тех, кому её причинили. И это будет только начало. Начало конца. Вы останетесь здесь до тех пор, пока сами себе не вынесете приговор. Здесь нет продажных бюрократов или ленивых стражей порядка. В этом мире, в этой тюрьме, вы сами себе судья и палач, и вам придётся вынести верный приговор, потому что жить с повинностью, которая была прощена собственной трусостью, куда более страшное наказание, чем смерть. Таким я представлял самую страшную тюрьму. Где пытают ваш дух, а судьба тела будет решена вами самостоятельно. Я боялся, что попаду сюда, поэтому запер это место глубоко в себе. А теперь я заключённый. Заключённый своего собственного воображения. И оно не отпустит меня до тех пор, пока я самостоятельно не вынесу себе приговор.