Мы, де Кошфоре, мадемуазель и я, подъехали к подножию холма около одиннадцати часов пополуночи. Порядок нашей процессии теперь изменился, и я ехал впереди, предоставив им следовать за мною на каком угодно расстоянии. У подножия холма я остановился и, пропустив мимо себя мадемуазель, жестом руки остановил де Кошфоре.
– Простите, одну минутку, – сказал я. – У меня есть к вам просьба.
Он посмотрел на меня с некоторой досадой, и в глазах его мелькнул дикий огонек, показывавший, что тоска и отчаяние снедали его сердце. Сегодня утром он выехал в самом веселом расположении духа, но постепенно уныние овладело им.
– Ко мне? – с горечью повторил он. – Что такое?
– Я желал бы сказать пару слов мадемуазель… наедине.
– Наедине? – воскликнул он с изумлением.
– Да, – ответил я, не смущаясь, хотя он и нахмурился. – Вы, конечно, можете оставаться на расстоянии зова. Мне только хотелось бы, чтобы вы на некоторое время оставили ее одну.
– Для того, чтобы вы могли поговорить с нею?
– Да.
– Но скажите в таком случае мне, – возразил он, подозрительно глядя на меня. – Ручаюсь вам, что мадемуазель не имеет ни малейшего желания…
– Говорить со мною? – закончил я. – Да, я знаю это. Но я желаю говорить с нею.
– Ну так говорите при мне! – грубо ответил он. – Если это все, то поедем дальше и присоединимся к ней.
И он сделал движение, чтобы тронуться с места.
– Это не годится, господин де Кошфоре, – решительно сказал я, снова останавливая его рукой. – Прошу вас быть более уступчивым. Я прошу у вас немногого, очень немногого, и клянусь вам, если мадемуазель не исполнит моей просьбы, она будет сожалеть об этом всю свою жизнь.
Он посмотрел на меня, и лицо его потемнело еще более.
– Хорошо сказано, – иронически сказал он. – Но я прекрасно понимаю вас и не допущу этого. Я не слеп, господин де Беро, и я понимаю вас. Но, повторяю вам, я не допущу этого. Я не согласен на такое иудино предательство! Я понимаю, что вы этим хотите сказать, – возмущался он, едва сдерживая ярость. – Вы хотите, чтобы она продала себя, – продала себя для моего спасения! А я, вы думаете, буду стоять сложа руки и глядеть на этот постыдный торг? Нет, сударь, никогда, никогда, хотя бы мне пришлось идти к позорному столбу! Если я жил как глупец, то все же я умру как дворянин.
– Я уверен в том и другом, – с сердцем ответил я, хотя в душе восторгался им.
– О, я не совсем дурак! – воскликнул он сердито. – Вы думаете, у меня нет глаз?
– В таком случае, докажите, что у вас есть и уши, – насмешливо сказал я. – Выслушайте меня! Я заявляю, что никогда мысль о подобной сделке не приходила мне в голову. Вы были добры вчера вечером высказать обо мне хорошее мнение, господин де Кошфоре. Почему же при одном слове «мадемуазель» вы сразу изменили его? Ведь я хочу только поговорить с нею. Я ничего не намерен просить у нее, мне нечего ждать от нее, никакой милости, никакой уступки. То, что я скажу ей, она, без сомнения, передаст вам. Посудите же сами, что дурного могу я причинить ей здесь, на дороге, в вашем присутствии?