Бабуля ушла, но все вокруг было наполнено ее еще не выдохшимся присутствием. Вещи чинно стояло по своим определенным местам. Ходики над столом равномерно тиками, и в такт их постукиванию качался из стороны в стороны маятник. Высоко в углу висела икона, а переднюю стену занимали знакомые Тимке фотографии, казавшиеся сейчас живыми: вот-вот заговорят…
* * *
Он давно уже выспросил все про тех, чьи лица смотрели на него из картонных и деревянных рамок. Сверху – прадедушка Тимофей, в рубашке со сбегающей на грудь вышивкой, такие рубашки, объясняла мама, называют косоворотками. Сам прадедушка немолодой, но еще не старый, не в бабулиных годах. У него большой лоб, расчесанные на сторону волосы и светлые глаза, в которых затаилась печаль: снимался в начале войны, перед тем как уйти на фронт…
Тимка знал то, чему в тот день не хотел верить прадедушка: с войны он так и не вернулся. О нем долгое время не было никаких вестей – не знали, живым ли его считать или убитым.
Бабуля рассказывала, что соседки предлагали ей спросить об этом судьбу, то есть погадать. Надо было насадить на кончик иглы хлебный шарик, в ушко продеть крепкую нитку и, держа ее на весу, водить шариком перед той самой фотографией, на которую сейчас смотрит Тимка. Хлеб должен был показать, жив прадедушка или нет. Потому что он «душу живую чует»: перед лицом покойника хлебный катышек качается поперек, как лежат в могилах мертвые; а если человек жив, подскакивает вверх-вниз, как растут и ходят живые.
– Это правда? – спросил у бабули Тимка, когда она рассказывала.
– Хоть бы и правда, гадать я не стала. Это грех – гадание.
– Почему грех?
– Бог человеку будущего не показывает, – объяснила бабуля. – Придет время – придет и будущее, а заранее знать нельзя…
– Значит, ты не стала гадать. Ну и что дальше? – требовал Тимка продолжения рассказа.
– А дальше что ж… Ждала, ждала, что мой сокол живым вернется… Потом уж узнала: убили его в первый же год войны…
* * *
Ниже висела фотография бабушкиной дочки, которая как раз и была настоящей тимкиной бабушкой, мамой его мамы. Она умерла на стройке в Сибири, откуда прислали потом этот снимок: девушка-работница в ватнике и пестром платочке, совсем молодая, а глаза грустные. Про нее рассказывали свою историю: она очень любила дедушку, маминого отца, который – Тимка хорошенько не понял – куда-то от нее подевался. Тогда она решила ехать на стройку, где много людей и не так тоскливо ждать (выходит, надеялась, что дедушка вернется). А через год ее придавило в тайге упавшим деревом.
* * *
Дальше шли фотографии живых: бабушка возле раскрытой в сад калитки, мама в школьном коричневом платье, Тимка маленький в разных видах: и под столом, и с котенком, и с огурцом во рту. Знакомые карточки, у них в Москве тоже есть такие. И одна самая главная, на которой заснята вся их семья: папа и мама, смеясь, держатся за руки, а он, Тимка, выглядывает снизу. До чего же счастливыми они тогда были!..