Немного традиционных и готовых молитв помогают мне выправить, скажем так, самонадеянность. Они дают жизнь одной из сторон этого парадокса. Но парадокс многогранен. Лучше не благоговеть совсем, чем иметь благоговение, отрицающее близость.
Книгу Клайва Стейплз Льюиса «Письма к Малькольму» можно скачать на портале «Предание. Ру».
Леонид Андреев – писатель, в творчестве которого Серебряный век русской литературы отразился, возможно, наиболее полно. Герои его произведений часто находятся в ситуации надлома, тупика. И, так как мир не может помочь им, потому что глух, черств, а зачастую и враждебен, они вынуждены искать выход за пределами привычной реальности. Временами, стремясь вырваться из ада обыденности, они ведут себя непредсказуемо и иррационально – но очень редко добиваются цели.
Максиму Горькому принадлежит фраза, ставшая расхожей в советской культуре: «Человек – это звучит гордо». Если сформулировать определение человека по Леониду Андрееву (который, кстати говоря, на определенном этапе дружил с Горьким и пользовался его поддержкой), то оно, наверное, звучало бы так: «Человек – это звучит страшно». Не случайно Андреев, которого считают родоначальником русского экспрессионизма, не слишком широко издавался и изучался в советские годы.
Рассказ «Ангелочек» относится к раннему этапу творчества писателя. По своему жанру это святочный (или рождественский) рассказ: несчастный и гонимый герой накануне Рождества сталкивается с чудом, которое меняет его жизнь. Вот только хэппи-энда у рассказанной Андреевым истории нет: райский свет озаряет лишь на мгновение ад повседневной жизни. Тонкость, однако, в том, что мы расстаемся с героем до его пробуждения, когда хмурое утро еще не успело развеять для него очарование сказки.
Вадим Муратханов
I
Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему показалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу. Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», – и ответ: «Не попрошу, хоть тресни». Перед рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку. При этих условиях Сашка находил существование возможным.