двенадцати, как обычно, остановили. «Мироныч» погрузился во мрак. Только на поручнях
болтался изрядно закоптевший фонарь «летучая мышь». Меня клонило в сон. Я закрыл глаза. И
вдруг услышал:
— Спишь, вахтенный! На кого судно оставил? Я вскочил. Передо мной стоял капитан.
— Виноват, Федор Андреевич… Я не сплю. Я зажмурился… От сильного света.
Рынцин выпучил глаза, посмотрел на меня, потом на тусклую «летучку» и захохотал:
— Хитер! Чтобы последний раз было. Смотри у меня, — погрозил он пальцем. — Стекло у
фонаря протри-то.
Не забыл я и того, как капитан, зажав в кулаке карандаш, — мы шли в Зунде, — с силой
прочертил курс вне фарватера. На удивленный вопрос помощника, почему он так сделал,
Рынцин ответил:
— Пароходов-то встречных много. По-за буями пойдем. Осадка у нас малая.
Федор Андреевич Рынцин потомственный помор, «трескоед», «трешочки не поешь, не
поработаешь». Говорил он с певучим северодвинским акцентом. Казалось, капитан знает все
моря на ощупь, цвет и вкус. Он всегда держался ровно. И в шторм, и в туман, и при швартовках.
Он был уверен в себе и в своих действиях. Мне думается, таким и должен быть капитан. Всегда
уверенным в своих действиях.
Наш лесовоз — первенец советского судостроения. Он имел отличные двухместные каюты для
команды, отдельную столовую, красный уголок. А вот ходок он был плохой. Парадный ход —
восемь миль, если нет встречного ветра, а если ветер… На нем стояли маленькие котлы, и пару
всегда не хватало. Кочегары выбивались из сил, проклиная все на свете. Зато корпус у
«Мироныча» был крепчайший. Построили его добротно, на долгие годы. В иностранных портах
любопытные инженеры приходили посмотреть на советский пароход. Они замеряли толщину
обшивки, прищелкивали языками и говорили:
— Ол райт! Из этой стали можно два парохода построить.
На «Мироныче» я встретил своего старого знакомого Борьку Соколова. Мы с ним вместе
ходили в яхт-клуб года четыре назад. Борька тоже плавал матросом второго класса. Он меня
сразу ввел в курс дела:
— Коробка хуже некуда. Одних трюмных лючин двести пятьдесят. Пуда по три. Попробуй
перекидай. А порты часто. Открой, закрой. Капитан — душа. Старпом и помощники на фудель-
дудль. А вот «дракон», я тебе скажу, зараза. Наплачешься. Зато ребята что надо. Ты с Тубакиным
будешь вахту стоять.
Так я начал свою службу на «Мироныче». Пароход ползал по портам континента, так называли
Европу. Ходил в Лондон, Роттердам, Антверпен, Глазго. С командой я подружился. Вахту стоял