с матросом первого класса Тубакиным. Сашка Тубакин отслужил военную службу старшиной-
рулевым и пришел на торговый флот.
— Знаешь, — говорил он мне, когда, плотно поужинав перед вахтой, мы валялись в койках, —
хочу стать штурманом. Как ты смотришь? Выучусь и буду по мостику ходить, посвистывать. Не
всю же жизнь матросом ишачить? Женюсь на своей курносой, — Сашка взглядывал на
фотокарточку, приколотую кнопками над койкой, — и заживу как порядочный. Так?
— Так, — соглашался я и тоже глядел на фотографию. На ней девушка с большими наивными
глазами и неправильными чертами лица прижимала к груди цветы. Милая такая девушка.
Почему-то мне казалось, что у Сашки ничего хорошего с его «курносой» не получится. Он
болтал много. И к девушке относился как-то несерьезно. Хотя товарищем он был неплохим:
всегда мог отстоять за тебя вахту, помочь в трудной работе, одолжить денег.
В общем, плавалось нам не худо. Вот только боцман… Мы с Борькой были новичками, самыми
молодыми, и боцман здорово нажимал на нас. Он выискивал нам самые паршивые, грязные
работы и обязательно посылал в канатный ящик. Пожалуй, больше всего мы с Борькой не
любили канатный ящик, но боцман эстонец Август Нугис придерживался другого мнения.
Наверное, считал, что это наша любимая работа. Он вообще придирался к нам. Достаточно
было зайти куда-нибудь в укромный уголок, сделать маленький перекур, как раздавался
скучный голос боцмана:
— Опять курить? Кто же будет работать? Борька, бери тряпку, щетку, будешь мыть надстройка.
И ты тоже.
А в канатный он посылал только кого-нибудь из нас. За что он нас невзлюбил? Непонятно. Мы
платили ему тем же. Издевались над его плохим русским языком, за глаза передразнивали,
называли тупицей, но были бессильны что-либо изменить. Нугис считался отличным боцманом
и пользовался неограниченным доверием у старпома.
Тогда мы решили как следует угостить боцмана в надежде на то, что он станет к нам мягче. В
один из приходов нашего судна в Ленинград мы пригласили Августа в ресторанчик на канале
Грибоедова.
Для такого торжественного случая Нугис надел новый костюм и выходную кепочку. Из
крахмального воротничка вылезала тонкая петушиная шея. В такой одежде рядом с нами он
казался совсем щупленьким: мы с Борькой были высокие парни.
Мы заняли столик в углу. Август пригладил благо ухающие одеколоном волосы — мы только
что ходили в парикмахерскую, — удовлетворенно вздохнул и сказал:
— Это правда есть. На берегу иногда тоже, как в море. Хорошо.