Каюта капитана напоминала библиотеку, набитую книгами на разных языках. Капитан много
читал. В Лондоне к нему часто приезжал Уильям Галлахер, член парламента от коммунистов, и
секретарь Коммунистической партии Англии Гарри Поллит. Они были друзьями. «Старики»
часами просиживали за кофе в капитанской каюте, в то время как мы, молодые помощники,
развлекали дочку Галлахера, кажется Мери. Танцевали с ней, болтали, совершенствуя свой
английский язык.
Зузенко по-прежнему в Лондоне на берег не сходил. Его друзья, Беатриса и Сидней Вебб,
английские прогрессивные общественные деятели, даже сделали запрос в парламенте: «Почему
советского капитана Зузенко, такого почтенного человека и джентльмена, не выпускают на
берега Соединенного Королевства?» — но запрос остался без ответа.
Правда, однажды на судно приехал английский чиновник и торжественно протянул капитану
свиток с сургучной печатью. Это был указ короля об амнистии и разрешении сходить на берег.
Александр Михайлович развернул бумагу, внимательно прочел ее и возвратил чиновнику. Как
всегда немного заикаясь, он сказал:
— П-передайте мою благодарность его величеству. Я сойду на берег, когда в Англии
установится Советская власть.
Может быть, это было не совсем вежливо. Может быть… Но звучало это здорово.
Все, что я знал об Александре Михайловиче Зузенко, поражало меня. Он так не походил на
остальных моряков, с которыми мне приходилось встречаться. Это был человек из другого
мира. Капитаны, с которыми я плавал, были разными людьми, с разными характерами,
привычками, иногда странностями, но все они находились в плену своей профессии. Они были
моряками, и вся их жизнь подчинялась одному — морю. Все они достигли высокого морского
мастерства, плавали безаварийно, добивались «голубого вымпела наркомата», стремились
получить звание лучшего капитана пароходства. Они ревниво относились к успехам товарищей
и не прощали им морских оплошностей.
И дома у них обычно говорили главным образом о плаваниях, службе, пароходстве, критиковали
кого-нибудь из моряков, искали путей к перевыполнению плана. Они были влюблены в свою
профессию, ставили ее выше других, гордились ею. Все остальное — книги, театр, наука —
составляло лишь маленькую часть их жизни.
У Зузенко все было не так.
Я внимательно наблюдал за ним. Он тоже был моряком, капитаном, но, в отличие от других, в
центре его внимания было не судно и навигация, а люди, с которыми он работал. Он любил