свою команду, охотно спускался в столовую экипажа, любил подолгу беседовать на разные
темы. Меня поражало богатство его знаний. Кажется, не было такого вопроса, на который не
мог бы ответить капитан, не было незнакомой ему области. Но я никогда не видел Зузенко с
секстаном в руках. Когда он приходил на мостик в своем сером, таком штатском пиджаке, с
непокрытой головой, бросал беглый взгляд на карту, свертывая самокрутку, и, закурив, молча
становился в крыле мостика, мне всегда казалось, что мысли его далеко от «Смольного», что
ему совсем неинтересно, что делают его помощники, и ему скучно. О чем он думал? Может
быть, вспоминал свою жизнь. Не знаю… Мне в то время это было непонятно и казалось
кощунством. Нет, как моряк Зузенко отнюдь не вызывал моего восхищения. Мне больше
нравился капитан нашего «систер шипа» «Сибирь». Блестящий, веселый, лихой швартовщик.
Но зато никто не пробудил у меня таких раздумий о жизни, такого уважения к людям, как
Александр Михайлович Зузенко. Впервые я встретил человека, который был абсолютно чужд
тщеславия, а ведь про него можно было написать книгу. Приключения и опасности
сопутствовали всей его жизни. Но он не делал из себя героя. Своим примером капитан доказал
мне, что «не хлебом единым жив человек», что есть что-то большее, чем личные интересы,
большее, чем собственная жизнь и все, с нею связанное, что можно ею пожертвовать, если ты
борешься за идею, если ты в нее веришь. Он не думал о богатстве, о славе, не добивался
высоких постов. Он был рядовым бойцом-коммунистом. Именно бойцом, рисковавшим своей
свободой, а иногда и жизнью за дело рабочего класса и ничего не требовавшим взамен.
Конечно, я читал о таких людях. Он был не единственный, Александр Михайлович Зузенко, но
я его видел реального, стоящего передо мной в крыле мостика. Такого обычного, ординарного, в
неуклюжем пиджаке, свертывающего желтыми прокуренными пальцами сигарету. И может
быть, именно в то время, когда я плавал с ним, я лучше понял, что человек может сделать
многое, оставаясь скромным, неброским и некрасноречивым.
Я недолго был помощником у Александра Михайловича, но это плавание оставило
неизгладимый след в моем сердце. Ни до, ни после мне не приходилось встречать людей,
похожих на этого капитана. Прошло столько лет, а я вижу его как живого, высокого, немного
сутулого, с серьезным лицом и улыбающимися глазами, слышу его хрипловатый, слегка