к самому небу. Мы задрали головы, чтобы посмотреть на верхние реи. Черный корпус
притягивали к берегу толстые швартовы. На баке крупными белыми буквами было написано —
«Товарищ». По палубе сновали молодые люди в синих шерстяных свитерах, на которых было
вышито красным — «У/с «Товарищ» НКПС». Раньше мы ничего подобного не видали.
— Вот это да! — выдохнул Пакидьянц. — Откуда такой взялся?
С трапа спустились два парня в свитерах и фуражках с блестящими черными козырьками.
— Откуда пришли? — спросил Пакидьянц. Моряки с удивлением посмотрели на нас.
— Газеты надо читать, — сказал один из них. — Весь Ленинград знает, а он не знает. Из
Аргентины.
— А что за судно?
— Эх вы, ленинградцы. Стыдно за вас.
— Учебное судно «Товарищ», — сказал второй, и они ушли.
Мы купили «Красную газету». Там было напечатано, что учебный парусник «Товарищ»
возвратился из дальнего плавания, прошел 20 000 миль, побывал в Буэнос-Айресе и Розарио, на
паруснике прошли практику 150 учеников из всех морских техникумов Советского Союза.
Помещена и фотография «Товарища» под полными парусами. Но важнее для нас были
последние строчки заметки: «После небольшой стоянки, приемки снабжения и новой группы
учеников барк снова покинет Ленинград и уйдет в учебное плавание с заходом в германский
порт Киль, где судну запланирован ремонт».
— Пойти бы в такой рейс, и больше ничего в жизни не надо, — сказал я, когда мы выучили
заметку наизусть. — Да разве попадешь?
— Не попадешь, — согласился со мною Пакидьянц, и мы грустные побрели к дому.
С этого дня мы потеряли покой. Каждый свободный вечер ходили на Масляный Буян смотреть
«Товарищ». Видели, как команда разбегается по реям, распускает паруса для просушки, как
собирает их в тугие валики и быстро спускается по вантам. Дух захватывало, когда мы
наблюдали за маленькими черными фигурками, смело передвигающимися по самому верхнему
рею. Бом-брам-рею! Какой музыкой звучало для нас это название! Бом-брам-рей! В нем
слышался и рев бушующего океана, и треск лопающихся парусов, и резкие команды капитана, и
щелканье кастаньет в далеком Буэнос-Айресе. На судно мы не поднимались.
У трапа всегда дежурил вахтенный. Мы стояли и с берега следили за жизнью на паруснике. Он
завладел нашими сердцами. И хотя мы прекрасно понимали, что ни о каком плавании на
«Товарище» мечтать не смеем, все же расстаться с ним так просто не могли…
И вдруг… Как-то поздно вечером раздался стук в окно. Я жил в первом этаже, и мы