Епископ нарывался. Сузив глаза, Всеслав несколько мгновений разглядывал священника, внезапно поняв, чего тот добивается — вызвать гнев князя. Истинный гнев владыки, от которого, даже не высказанного вслух, порой лопаются слюдяные переплёты окон, гнётся серебряная посуда, сами собой выскакивают из ножен мечи. И погинуть за свою веру, стать новым мучеником.
И создать христианам повод для немедленной священной войны.
Ну-ну…
Зря стараешься, епископ. Зря стараешься, грек.
Повод для войны киевские Ярославичи и без тебя найдут.
А мученика я им не дам.
Однако же оскорбление богов прощать тоже нельзя.
— Не вижу, кир Мина, чем ваши раскрашенные доски лучше наших резных колод…
И проняло епископа.
— Ты! — голос священника взлетел и сорвался. И — в крик! с пеной в уголках рта! с безумием в побелелых глазах! — Язычник! Невеглас! Святые божьи лики! Окна в инобытие! К нечестивым идолам приравнять! Прокляну!
Князь даже залюбовался, настолько жутковат был в своём безумном гневе христианский святитель.
Дал прокричаться.
Выждал, пока Мина смолкнет.
А потом сгрёб за отвороты, притянул ближе к себе и гневно выдохнул прямо в безумные глаза, в источающий бешеный хрип рот:
— Не нравится?! когда твою веру оскорбляют?! А?!
Мина глядел теперь уже почти со страхом, созерцая истинный лик полоцкого оборотня, проклятого богом язычника, потомка отравленного семени бешеной Рогнеды-Гориславы. Епископ зримо ощутил вдруг на себе взгляд кого-то страшного огромного и могущественного, глядящего на него прямо из глаз князя. И почти что ждал, что Всеслав сейчас обернётся волком альбо медведем, готовил себя к мучительной смерти в звериных клыках и когтях.
— Вот и мне — не нравится! — уже стихая, рыкнул Всеслав.
Оттолкнул, почти отшвырнул от себя золоторизника — худое тело бессильно упало в кресло.
— Да воскреснет бог… — хрипло откашлялся Мина, — и да расточатся вороги его…
Князь так же хрипло рассмеялся.
— Несмеян! Витко!
Дверь отворилась мгновенно — ближние кмети Всеславли стояли прямо в сенях. Небось, и слышали всё, — подумал князь мельком. Глянул на их готовно-довольные рожи, усмехнулся — эти за своего князя в огонь и воду готовы… Хоть он оборотень будь, хоть кто.
— Епископ Мина уезжает! Далеко! Готов ли возок?!
— Готов, княже! — коротко ответил Несмеян, сжав зубы и сверля Мину взглядом.
— Проводите его!
С порога епископ оборотился, задержал шаг.
— Проклинаю, язычник!
— Ничего, обсохну, — усмехнулся князь под восхищёнными взглядами дружины. Им на такое отважиться было бы трудно — проклятие служителя бога, хоть и чужого — не шутка. А он князь, владыка, предстатель всей кривской земли перед богами… ему и чужого бога бояться не пристало, с ним благословение своих богов.