– Никак уснуть не мог, – Виктор Игоревич оправдательно развел руками. – Всю ночь промаялся – и вот не выдержал, купаться побежал. Как самый настоящий пионер – в тайне от вожатых. А вы тоже окунуться решили? После трудов праведных?
То, что он видел, чем мы с Егоровной занимались на задворках «помещичьего» дома, было ясно и так. Но отчитываться перед «барином» у меня в планы не входило, в чем его должны были убедить мой хмурый вид и демонстративное молчание. И, кажется, убедили. Потому что, не дожидаясь моего ответа, историк быстро миновал разделявшее нас несколько метров песчаного берега и напрямую спросил:
– Вы обучаете Силантьеву своим восточным штучкам?
– Вряд ли это можно назвать обучением, – неохотно проворчала я. – Просто показала пару-тройку приемов… Неймется ей. Видать партизанское прошлое покоя не дает – все в бой рвется бабулька.
– Партизанское прошлое, – как-то странно протянул Зацепин. – Ошибаетесь, Ника Валерьевна. Ой, как ошибаетесь. Впрочем, не только вы…
– А без намеков можно?
– Можно и без намеков. – Виктор Игоревич несколькими энергичными движениями стряхнул капельки воды, скользившие по непривычно белой коже. – Никакая она не партизанка. Наоборот. У меня в музее храниться часть немецкого архива, который из-за неожиданного наступления Красной Армии не успели вывезти или уничтожить. И есть там один документ, где черным по белому написано, что в 1941 году Степанида Егоровна Силантьева, 19** года рождения, уроженка города Ухабова была принята на должность личного секретаря штандартенфюрера СС Отто Краузе, зверстовавшего у нас до 1944 года. И верой и правдой служила немецкому рейху вплоть до освобождения нашего района советскими войсками. А потом двадцать лет в лагерях искупала предательство. Сюда вернулась уже при Хрущеве и поселилась в этом самом лесу. Старожилы ее не узнали. И не мудрено: во время войны Степаниде только двадцать исполнилось, а вернулась она сюда старой седой развалиной. Правда лесная жизнь пошла ей на пользу. Может, на самом деле приколдовывает Егоровна? Сейчас она даст фору любой своей ровеснице…
– Мама дорогая, – пробормотала я себе под нос, ежась от холодных муравьев посыпавшихся мне прямо за воротник футболки. – И что, никто не знает?
– Я знаю.
– И молчите? Почему?
– А кому это сейчас интересно? – пожал плечами Зацепин. – Кроме нас, архивных крыс… Она свои счета оплатила. Один из последних оставшихся в живых партизан, говорил мне, что Степанида уже при немцах сошла с ума. Перед самым разгромом неожиданно исчезла, а когда наши освободили Ухабов, пришла в город и у всех встречных и поперечных спрашивала: где ее долгожданный? По сей день, между прочим, спрашивает…