— Бен, я не виню тебя. Ясно, что просто обстоятельства сложились так трагично… Но если бы ты не уходил… Я ставлю тебе в вину только это! Но какая уже разница? Теперь уже ничего не поделаешь…
— Нет, мы можем все исправить! Можем быть вместе! Я не буду жениться, я откажусь от нее!
— Тогда я возненавижу тебя! Ты всегда был джентльменом, даже в детстве, и что с тобой стало? Нет, что умерло, не воротишь. Слишком поздно! Ты должен жениться на ней!
Он смотрел на нее жалобным, трагическим взглядом, но Мариэль не проронила ни одного плохого слова, в ее глазах светилась печаль, которая не смывается годами, но печаль, приправленная не гневом, а разочарованием. О, эти глаза убивали Бена! Сколько боли было в них, боли, которая не выплескивалась наружу. Он припал к ее ногам. Все же что бы он ни говорил, а Бен чувствовал, что виновата не только судьба. Мариэль подняла его.
— Теперь мы никогда не будем вместе! Бен, ты только вдумайся в это ужасное ледяное слово — никогда!
— Нет, Мариэль, будем! Мне плевать, что подумают другие!
— А тебе не плевать на мое мнение? — вспылила Мариэль. — Так вот знай, что я никогда теперь не буду с тобой! Не потому, что ты увлекся другой, нет. Я прощаю тебя. И если хочешь знать, я все еще люблю тебя, но кому теперь до этого есть дело? Наше счастье погублено, и уже нет дороги назад! Я не позволю тебе жить с грехом даже ценою собственного счастья. Ты должен теперь жениться на ней! Оставь меня. Не приходи никогда! Прощай, Бенджамин! — она кинулась прочь изо всех сил и бежала словно от этой черной новости, будто ее еще можно было оставить позади.
Скрылось поле, где росли маки, осталась вдали проселочная дорога. Бен даже не успел приметить, куда она побежала. Зато миссис О′Бэйл видела все. Она отошла от окна, прижав руки к груди. Она поняла все. Да, ее сестра не ошиблась: Бен принес лишь горе и разрушение. «Сказал ли он, что разлюбил Мариэль, или он успел жениться, — горько размышляла миссис О′Бэйл, — все едино: их беспечной радости конец».
Мистер и миссис О′Бэйл не донимали Мариэль с расспросами, не злорадствовали: «Вот видишь, мы ж тебе говорили, что он обманет. Птицу видно по полету». Они лишь пытались своим сочувствием и поддержкой возродить дочку к жизни. А она чахла с каждым днем. О, эти страдания не давали покоя даже птицам в саду — уж не так радостно пели они, ни разу не выглянуло солнышко, молчаливо исполняли свою работу слуги, безмолвием и печалью были означены вечера в гостиной, в которой стало совсем неуютно. Жизнерадостность Мариэль выцвела и засохла, как скошенный цветок. Лишь спустя неделю она стала разговаривать, обращать внимание на то, что происходило вокруг. С утра до вечера она работала то вместо конюха, то прачкой, то скребла пол до изнеможения. Постепенно Мариэль пришла в себя, но страшную перемену могли увидеть в ней все.