— Миссис О’Бэйл, — начал он, увидев яростный взор хозяйки, — не гоните меня. Мне нужно поговорить с вами!
— Мариэль здесь нет, — миссис О’Бэйл, сидевшая в плетеном кресле за чтением какой-то бумажки, живо встала и засобиралась.
— Скажите мне ее адрес, прошу вас. Хотя бы поведайте, в каком она городе.
— Не знаю, ничего не знаю. Напомнить, чем заканчивается незаконное вторжение в чужие владения?
— Миссис О’Бэйл, где она? Умоляю, скажите мне!
— Тебе незачем это знать, Бенджамин. Все кончено. Оставь мою дочь в покое. Она помолвлена. У вас теперь разные дороги. А дорогу сюда тебе вообще следует забыть, ибо Мариэль здесь больше нет, а я всегда тебя недолюбливала, и, видит Бог, не зря.
Бен сглотнул накипавшие слезы обиды. Сколько несправедливых слов сказали ему! Очернили, будто изверга. А что он сделал? Чем провинился? Тем, что потерял память, едва не подорвавшись на мине? Все ставили ему в вину то, что он соединился с другой девушкой, не беря в расчет то, что сделано это было словно не им, а другим человеком, который ничего не знал и не помнил. Во всем была виновата лишь злая судьба, а нести несправедливое наказание приходилось ему.
Миссис О’Бэйл, уходя, оставила на столике конверт. Взяв его, Бен узнал почерк Мариэль: «Так вот что она читала. Письмо!» Бен спрятал находку в карман и поспешил удалиться. На конверте значился лишь адрес назначения, зато сургучная печать сослужила ему хорошую службу. Через одного приятеля Бен вскоре узнал, что такие печати накладывают лишь в департаменте Дублина, однако лишь по этой зацепке найти человека в большом городе казалось крайне сложным. Поиски Мариэль закончились ничем. Бену не оставалось ничего иного, как уехать самому. Тем более, Эстеле пора было возвращаться домой: к работе и привычной жизни.
Прошло три месяца, в течение которых Мариэль отчаянно пыталась похоронить прошлое и начать новую жизнь. Она восполняла пробелы, искала свою дорожку, пробовала себя в разных областях. Фердинанд же много работал, поскольку хотел добиться успеха на своем поприще, а все свободное время он посвящал будущей жене, заботясь о ней, пытаясь развлечь и развеселить. Мариэль находила это очень трогательным, она знала, как старается Фердинанд, лишь бы ей было чуточку отраднее. Они довольно мило проводили совместные вечера, много разговаривали и никогда не ссорились. Все было как бы идеально, но между ними оставалось что-то, что было невидимо глазу, но чувствовалось обоими. Они никогда не говорили ни о детстве Мариэль, ни о Бене, хотя Фердинанд догадывался, что она думала о нем частенько. Он находил это нормальным, ведь прошло еще совсем немного времени после события, которое повергло его жену в шок, и он не винил Мариэль, помня о том, что сам так поспешно предложил брак. Но вся беда была в том, что Мариэль думала о Бене не частенько, а каждую секунду. Она так и не смогла смириться, что между нею и Беном все кончено. «Зачем?! — шептала она, глядя на ночные звезды, и слезы ручьем текли по ее щекам. — Зачем в моей груди зародилась эта любовь, если мы не можем быть вместе? Неужто это все зря? Такие сильные чувства — и напрасно? Как же так? Для чего тогда они зародились? Как Вселенная, Судьба или Бог могли допустить, что столь крепкая, небывалая любовь оказалась напрасной?» Не зная ответов на эти вопросы, Мариэль, доведенная до отчаяния, кусала губы и заламывала руки. Надо было жить дальше, но это плохо получалось, поскольку в ее душе, где-то очень глубоко, таилось странное чувство, что, несмотря на уже сложившуюся печальную жизнь, еще ничего не закончилось.