Не раз и не два потом возвращался я к размышлениям о безжалостном расстреле англичанами казачьих коней, не раз и не два вслед за этим вспоминал то фантастические рассказы своей родни об удивительных лошадиных способностях, а то почти невероятные истории станичных дедков-старожилов, из тех, кто, считай, до глубокой старости удивлял своих земляков джигитовкой или рубкой лозы на скачках.
Бывало, кому-то из молодых кое-что по случаю и сам пересказывал.
В родной станице Петра Величко, в Передовой, дожил почти до ста лет полный Георгиевский кавалер Иван Васильевич Шаповалов, в Месопотамии, в 1916-ом, воевавший в русской разведке при английском экспедиционном корпусе. Беседовали мы с ним не однажды и несмотря на разницу в возрасте подружились. При встречах, бывало, жалковали не только об исчезающем укладе казачьей жизни — вообще над порядкам и посмеивались, и когда я как-то откровенно спросил его, почему в свое время «пошел за красных», Шаповалов слегка приподнял подбородок над сложенными по-стариковски на рукояти палки ладонями и посмотрел на меня ну, так внимательно, ну, так — грустно.
— Оно мне надо было, за когой-то иттить? — спросил горько. — Когда вся эта заваруха началась, наши командиры в Месопотамии порешили, что не дело казенное имущество бросать, да ещё хуть бы кому оставлять, а то — турку. Все собрали до ниточки, на пароходе через Каспий первезли, по описи сдали, и — по домам. Забот много, четыре года на фронте да на чужой стороне, шутка ли?.. Не знал, за что хвататься… А один раз с покоса вернулся, жена и говорит: были тут фостиковы ребяты, забрали все твои ордена. На персидском ковре на виду висели. Наверно, сказали, зря он их получил, если война идет, а он сено косит!.. Ну, и поехал я свои «георгии» отымать, да только через три года, когда низзя и показывать, вернулся с ими за пазухой, а на груди уже «красное знамя» …С одной косовицы да прям — на другую!
— Да, Иван Васильевич, — сочувственно сказал я как бы приличиствующее в таких случаях. — Да-а…
А он не выговорился, видать, — опять вскинулся:
— Нет бы тогда — пертерпеть! Но и рукой махнуть… Попробовал бы кто коня мово схватить за уздечку! А кресты что? Зубами не цопнет, копытом не ударит…
— Нравный был конь?
— Мальчик мой? — прямо-таки зажегся Иван Васильевич. И тут же вздохнул. — Таких коней нонче нету!.. Нравный больше был я, а он — дюже чуткий.
— Звали Мальчиком?
— Кликал так, а он, и правда, — как мальчик. Послушный, ласковый. До тех пор, пока не ускрыкнишь. А ускрыкнул — тут всё.
— На него?
Шаповалов не то чтобы удивился — как бы даже осудил меня: