Слушали, как зачарованные — не хлопали, а только изумлённо переглядывались, пока он снова там перематывал запись.
Теперь он запричитал-заплакал тоненько бьющимся подголосочком, соединявшим обе записи в совершенно новую, третью песню, до того сокровенную и жалостную, что «девчата» наши, все только лишь качавшие головами, теперь, не стесняясь, зашмыгали носами, захлюпали, а когда он закончил, снова Оля всплеснула сквозь плач руками:
— Боженьки мои! Да это ж настоящий хор, да какой, какой!
Володя глядел на них чуть загадочно: как мудрый император на простодушный свой народ в благостную минуту всеобщего счастья..
У Надежды Николаевны дома вдруг распелась Марина.
Красивым грудным голосом вольно и широко затянула вдруг:
Ка-а-ак по матушке по Во-олге,
по Вол-ге!
Сладким своим щемящим голоском Володя бросился молодую жену догонять… как пели они, как пели!
Как будто вижу их на той свадьбе на Ставрополье: среди причудливо одетых некрасовцев, триста лет проведших в Турции, на чужбине, но так и не изменивших самим себе, а, значит, родине — той, какой они веками представляли ее… Вижу младших друзей среди казаков-староверов: словно в далеком прошлом.
Но не рюмили также эти старой закваски казаки, когда Марина песней своей снова соединяла их с родною землей, с родной историей? Какая мощь и какая грозная сила в голосе её слышались!
В гостях у Надежды Николаевны был с нами и Иван Петрович Брунько, бесстрашненский старожил, много лет деливший напеременку с нашей хозяйкой две главных станичных должности: то он — директор совхоза, она — председатель станичного совета, то она — директор, он — председатель…
В этой последней должности Брунько опять находился, и, как главная местная власть, тоже решил проявить заботу о нас четверых:
— Думаю всё, как вас отблагодарить за чудесный вечер… а давайте-ка? Возьму я завтра «уазик», сам за баранкой — как раз поместимся, и покажу вам окрестные места — наши горы… Леонтьич-то здешний, жена давно тоже, а знаю — все равно не откажутся… а вы, москвичи?
Марина радостно в ладоши захлопала, а его величество государь Всея Казацкия Песни только согласно руками развели: отчего же, мол, — нет?
Дорога от Отрадной до «города-героя» Бесстрашки идёт сперва понизу широкой долины, такой широкой, что виден только крутой обрыв слева и тянущийся над ним горб, который именуется по названию реки Урупской грядой, а покатых холмов справа сперва не видать, только потом начинают подступать ближе и ближе. Но «бесстрашенская» дорога уже отворачивает, идёт по бережку Тегиня, левого притока Урупа, отделенного от него своими заслонами, здесь так: круч да разломов хватает на всех, и какой-нибудь тебе почти безымянный ручей тихинько — до первого ливня — струится посреди таких теснин, что ой-ёй!