— Георгия Победоносца? — припомнил я, поскольку праздник этот чтил не только сам по себе, но ещё и потому, что с детства, считай, дружил с осетинами, а святой Георгий у них — один из самых почитаемых святых, да что там: главный!
— А отца-то Веры, покойничка, как звали? — продолжал Володя допытываться.
— Жора Бондаренко… Георгий, да!
И Володя накрыл мою руку ладонью и поприжал:
— Вот, батька, во-от! Святой Георгий и устроил нам эту встречу… По его, получается, жориному ходатайству…
У меня у самого всё это вызревало в душе, в уме выстраивалось, а тут вдруг возникло с такою ясностью: «Он бы за меня радовался-я-я!» — сказала о своём отце Вера… да причем здесь это возможное, это всего лишь предположительное «бы»?
Не знаю, как это происходит, но то, что случился и его праздник, пастуха Жоры Бондаренко, случилось и его торжество, и он стал не только зрителем его с горних-то высот — стал участником, а в какой-то мере и устроителем его — это точно. Прав Володя: ходатаем был. За дочь свою. Перед покровителем путников… Одним из самых главных заступников России и переживающего нынче не лучший свой час православного её воинства.
В Отрадной я первым делом нашел дома экземпляр своей книжки «Человек-корень», с нетерпением принялся листать…
Вот эта страничка о знаменитом в наших краях чабане Иване Андреевиче Корневе и о его помощнике Жоре:
«Теперь уже повидал я Ивана Андреевича в разных, что называется, видах: и как метельной ночью в три утра бредет он, утопая в снегу, на кош с черною дерматиновой сумкой, в которой шмат сала, кастрюлька с варениками да хлеба краюха. И как поздно вечером осторожно, чтобы, упаси Бог, не поскользнуться да не упасть, спускается потом под гору, и в сумке у него лежит только недавно увидевший белый свет крошечный ягненок-доходяжка, а за пазухой такой же второй — опять будет работа тете Поле: угощай парным молочком, выпаивай травками!..
И слышал я об Иване Андреевиче тоже много. Знакомый агроном, с которым я недавно возвращался с хутора Зеленчук-Мостовой, из того самого отделения колхоза „Россия“, где работает Корнев, стал мне, сам над собою посмеиваясь, рассказывать:
— Я ещё тогда не знал его… А с мясом неважно. Я и подкатил: Иван, говорю, Андреич! Как бы у тебя — колхозной баранинки?.. Не выручишь? Думал он, думал, морщился, потом говорит: ладно, мол. Я тебя уважаю. Завтра вечерком подъезжай, буду дома. Подъехал завтра… выносит из сараюшки куль. И что-то у меня подозренье… Развернул, а там пять куриц, уже ощипанных. Иван, говорю, Андреич?! Да ты что? А он чуть не плачет: хоть режь, а барашка — не могу! Своих перевел, не держу пока — не успеваю!