Зато у неё на лице такая была доверчивость, такая открытость!
— Вы же писали про Жору Бондаренко?.. Писали. А это мой папа.
— Жора? Бондаренко?
— Ну, да… Чабановал у Корнева дяди Вани…
До меня стало доходить:
— В Зеленчуке-Мостовом?..
— Ну, да… жили там. А когда помер папа, я уехала, здесь устроилась…
— Умер… он умер?
— Несколько лет назад.
Теперь я, и правда, его вспомнил, сочувственно завздыхал: ах ты, ах ты, мол!..
— Папка хороший был, — сказала она с любовью и благодарностью. — А вы ж про него написали тогда, в газетке я сама прочитала, а потом люди говорить стали: есть в вашей книжке… а я вот тут сидела и всё думала, думала: да проехал бы мимо нашей заправки этот писатель… А я б у него эту книжку, где есть про папу, и попросила бы. И он бы мне прислал…
Конечно, надо мною можно пошучивать, а можно и вволю поиздеваться: хорош, мол, народный заступничек, — хорош!
Десятка три или четыре машин стоят, ждут — нету для них бензина, ну, нету, и — не будет, а ему по самые ноздри в «уазик» залили, и — больше ему ничего не надо: счастлив форменно!
Но я тогда не слышал ворчанья и ругани, которые наверняка имели место быть, как говорится, не замечал косых взглядов в нашу сторону — так изумило меня и так умилило произошедшее…
Нет, правда: какою приветливой хозяйкой вынеслась она из своей деревянной, с решетками на окнах конторки, как засуетилась, как вокруг нас не то что забегала — ласточкой залетала…
А я слёзы еле сдерживал: да милая ты моя! — все думал. — Сидела в этой своей бензином пропахшей будке, терпеливо ждала. Горячо верила, что нужный ей человек непременно поедет мимо и перед нею появится… недаром и звать-то её: Вера.
Пробовал за бензин заплатить, сунуть деньги в кармашек кофточки-разлетайки или оставить под окошком — куда там!
Она так искренне обижалась, так радостно повторяла одно и то же: мол, как не поймёте — это вам от нас с папкой… он бы за меня радовался-я!.. Что, наконец, вас нашла.
Не слышавшие начало разговора спутники мои сперва не очень-то разумели, что происходит, а только все таинственно переглядывались, и лишь Брунька, как человек дела да ещё какой, какой школы — бесстрашенской, стремительно и беспрекословно выполнял все команды нашей спасительницы и жалел теперь, по-моему, что зря, в самом деле, не захватил из дому две-три пустых канистры.
После, когда я все пересказал им, наш экипаж попритих, поудивлявшись, задумался, а Скунцев вдруг спросил:
— Какое нынче, братцы, число?
Шестое было с утра! — взялись над ним наши дамы посмеиваться.
— А праздник, батька, нынче какой у нас?