Понял: настала моя минута.
Привстал и положил перед адмиралом листок: и красная звездочка Минобороны СССР в левом углу на синем бланке Главного штаба ВМФ, и фамилии высоких чинов, и подписи в размахе, и — дата: 15 августа 1968 года.
Хмурясь, Главком долго вглядывался в бланк. Развел руками, заодно протягивая мой раритет командующему Черноморским флотом Комоедову:
— Где мы с тобой тогда были, слушай?
И Владимир Петрович качнул головой:
— Да-а, скажу вам…
Тут уже металл в голосе послышался и действительно. Когда, скрывая нахлынувшую было лирику, Главком приказал, произнося слова медленно и четко:
— Взять… на головной… корабль. Обеспечить… каютой!
Через две недели, когда мы вернулись из Салоник, и наш БДК «Азов» первым подошел к берегу и опустил грузовые сходни, чтобы принять вторую партию десантников-миротворцев, таможенники долго не хотели меня выпускать.
— Ни в одном из списков вас нет — на каком основании находились на борту?! — допытывался моложавый капитан-пограничник. — Можете объяснить, откуда взялись?
— Из прошлого, — сказал я, наконец, доставая свой магический бланк.
Протянул пограничнику, и тот, всмотревшись, усмехнулся:
— Ин-ти-рес-нинь-кая дела! Выходит: храните старые бумаги — вам они могут пригодиться?
— Выходит, да!
Так я и назвал потом свой репортаж из Салоник: «Храните старые бумаги.» Не дельный ли, и правда, совет?
Но это было уже потом, после возвращения из морского похода, а в тот день, когда моторный шлюп, подпрыгивая на волнах, только что притаранил меня к «Азову», и мне пришлось долго выбирать момент, чтобы перескочить на трап и принять потом два своих сумаря с книгами для раздачи десантникам и со своими шмотенками, — в тот день первым, кого я, поднявшись, увидал на борту, был бородатый священник в черной, из легкого полупрозрачного шелка рясе.
Я шлепнул свои сумари на разогретый солнцем металлический пол, сложил одна на одну ладони:
— Благословите, батюшка!
Он широко перекрестил меня, спросил строго и чуть насмешливо:
— Никак — верующий?
— Стараюсь, батюшка, — ответствовал я как можно смиренней. — Стараюсь воцерковиться…
— Ну-ну, — как будто разрешил он заниматься этим и дальше. — А «Верую» знаешь наизусть?
— Вроде бы….
— Вроде бы или — и точно, знаешь?
— Знаю.
— Читай! — приказал он.
— Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, — начал я медленно, чтобы не сбиться: и в самом деле, с вертолета — на корабль, на корабле — тут же на молебен!..
— Молодец! — одобрил он, когда я закончил. — Иконки при себе имеются?
Взялся расстёгивать нагрудный карман рубахи, достал дорожную, в тисненом кожаном окладе иконку, подаренную мне Мишей Кантемировым: в овале, формой и размером с конскую подкову — цветной, в сиянии Георгий Победоносец, поражающий копием лежащего под ногами солового коня темносинего, с опавшими крыльями змия.