Яворский сидел на стуле лицом к окну. И спиной к ней, Кате. Его темные волосы были не расчесаны, откинуты со лба назад. Он закинул ногу на ногу совсем как обиженный, хмурый ребенок.
– Забавно выглядишь, Яворский. – Она вошла в кабинет, притворив за собой дверь. Опершись плечом о косяк, долго стояла и смотрела на молчавшего друга, переводя взгляд на предметы, смотрела во дворик за окном. Вместе с ним.
– Что мне нравится, – вдруг сказал он, все также, не обернувшись, – так это то, что ты умеешь вот так… что можно сидеть и просто молчать вместе с тобой, Ковалевич.
И через мгновение он опять превратился во что-то чужое, он стал другим – Никола глядел на нее исподлобья странно, зелено. Но она, ничего не смея с собой поделать, чтобы не разрушить это, это вот… – она все равно утопала в его глубоких глазах, полных темноты и тайны – темноты порой недоверчивой, словно вспугнутая летучая мышь вдруг пронесется в этот миг с пронзительным криком… Тайны великой… Земных страстей, сожаления и цинизма… Все это он пытался от нее скрыть; все это она могла видеть в его влажном, живом взгляде. Только ли она одна?
– Катя.
– Да?
– Сейчас скажу одну очень странную вещь, которую не говорил еще никому.
– Ну давай, послушаем тебя.
– Я люблю тебя.
– Вот как?
– Так, как никого не любил. Но у нас с тобой ничего не будет.
– Не хочу тебя огорчать, но у нас уже есть это «ничего», Яворский.
***
Ковалевич шла по узким улочкам, засунув руки в карманы и долго думала обо всем… Сидела в булочной на углу улиц, где дядя всегда покупал теплый хлеб, пила там горячий кофе, смотрела на идущих мимо пражан и по-прежнему вдыхала этот воздух, который, она знала, скоро исчезнет из ее жизни. Как исчезнет и Яворский.
И Яворский тоже шел домой, ботинки сухо стучали по асфальту, тень фонаря желтой кошкой перебегала дорогу. Шарф мягко кололся о щеки и подбородок. Яворский пересекал площадь с безвкусным фонтаном посередине. Были сумерки. На скамейках сидели влюбленные парочки, и на улице было не то лето, не то осень или весна… А он шел, засунув руки в карманы брюк, и на губах его играла незаметная улыбка.
Прошли годы. В маленьком финском городе Ковалевич теперь имела маленькую фабрику по пошиву одежды. Ей было тридцать лет.
Шуршали лопасти вертолета, высоко над головой в прозрачном синем небе светило солнце. Внизу была маленькая земля. У Ковалевич на голове были надеты огромные наушники, она смотрела вниз, и в глазах ее можно было заметить что-то неуловимо новое… Смотрела на расстилающуюся внизу землю, вспаханные поля, на маленькие домики с красными черепичными крышами и трубами из вытертого от времени темно-красного кирпича, озера и реку, вьющуюся среди холмов и поблескивающую на солнце…