Они хотят, чтобы было жарко.
Они так согреваются. Снаружи холодно.
Это не танец дождя, это танец Солнца — но не того огромного светила, а раскаленного огненного демона, что своим взглядом выжигает все живое.
Транс.
Забыться.
Сгореть.
Техника перетруждается и тоже перегорает.
А я — затерявшийся и пережеванный шестеренколюдьми детективинтик.
Люди смыкаются в объятьях, высасывают друг из друга душу рот-в-рот, лапают друг друга, разнимаются, ищут нового партнера: и все подпрыгивая, виляя задницей, топая, качая головой, вскидывая руки в воздух, воздавая хвалу Солнцу-стробоскопу наверху. Огромному металлическому шару.
Дымовая машина только придавала всему этому действу некой инфернальности. Еще чуть-чуть, и я достану пистолет и… а пуль нет, жаль. Что ж, тогда потанцуем? Я плохо танцую, я говорил же. Но она как‑то вынудила тебя, и мы медленно кружились под звуки саксофона и еще каких‑то старых инструментов, названия которых я и не запомнил.
Сколько я прошел? Резко развернулся, что посмотреть.
Еще видна дверь. Ну это просто потрясающе!
Есть ли тут камеры? Конечно, есть. Я был даже благодарен толпе. Она меня скрыла в себе. Поглотила и толкала дальше, как огромный кишечник.
От таких, как я, всегда отравление — нарушаем баланс желчи в организме. Это даже не люди — заросли какие‑то.
Никто на меня не смотрит. Никто ни на кого не смотрит. Главное идти.
И…
Сильно врезался в одного из местных. Он был в бледно-голубой рубашке и в здоровенных очках-авиаторах. Его волосы были мокрые от пота. Едва стоял на ногах. Он весь мгновенно распетушился, но я прошмыгнул внутрь какой‑то обособленной группы девчонок с волосами всех цветов радуги. Я все еще слышал какие‑то отрывистые крики того парня. Или я сам придумывал, что он мог бы мне крикнуть:
— Убийца! Предатель!
Спасибо и на том. Так или иначе, я не хотел проблем.
Сконцентрироваться и просто медленно идти дальше, аккуратно раздвигая эти фигуры перед собой. Стараюсь не трогать их — но они прижимаются сами. Шрамы, татуировки, мокрая кожаная обшивка, волосяной покров. Следы от вживленных нейронных плата, плата за расплата, плакать — агорафобия, хотя, кого мне бояться тут, лишь времени, что я теряю, ходя кругами, а помнишь, что я говорил тебе про круги
Постой, отдышись немного.
Меняются ритмы в песне — меняются ритмы их движений. Теперь они все покачивались, словно камыши на болоте. Я чувствовал, что утопаю. От такой музыки медленнее билось сердце. Они все были синхронны — еще одно преимущество некоторых улучшалок.
Чувство единения, что мы утратили во время войны. Мыслим на одной волне. Сколько герц?