Окно!
Не поддается.
Звук, похожий на сухой кашель — не поддается.
Рвется ткань, плоть. Нож, разрезающий мясо. Гнется металл, хруст. Рычание.
Что‑то падает на пол — рука.
Окно открылось.
Звук, подобный взрыву гранаты — вижу, что холодильник окончательно свалился.
Улица, дома, подоконник.
Дорогу внизу даже не видно.
Дерево, опутанное сухими ветками — толстыми, тонкими. Похожи на паутину.
Выпрыгиваю и теряюсь в его мертвой кроне.
Хруст ломающихся веток.
Небо.
11
Я — непутевый брат Мидаса.
Все, к чему я прикасаюсь, умирает, даже не превратившись в золото.
Я — дон Кихот, чья Дульсинея давно мертва, а у меня не хватает мозгов признать даже это.
Санчо Панса лежит с дыркой в голове.
Все ребра отбиты.
Но, все равно, вперед, вперед! Навстречу приключениям!
Старая мельница крутиться, вер… Старая?
Она до ослепительного блеска натертой обшивки новая.
Работает, как по маслу.
Я — красная шапочка, сменившая свой яркий головной убор на угольно черную фетровую шляпу. Я иду сквозь темный-темный лес, несу в корзинке пистолет, а в каждом кусте может скрываться Страшный Серый Волк без одной лапы.
Я — Шерлок Холмс, похоронивший доктора Ватсона, переживший без проблем падение из Рейхенбахского окна высотного дома.
И который работает на Профессора Мориарти, не состоя при этом ни в каком профсоюзе.
И который, прихрамывая, плетется по заснеженной дороге, кладбище, полное гаражей-мавзолеев.
Я — Улисс, бредущий неизвестно куда, неизвестно зачем.
Пенелопа тоже умерла, и я, управляя в одиночку своим кораблем, сквозь снежную бурю, болезни и боль преследую ее тусклый призрак.
Если есть Дедал, есть и Икар, не так ли? Мои крылья не смогли меня поднять даже на сантиметр, какое там, черт возьми, солнце.
Я — Финнеган, старина Here Comes Everybody, который так и не смог проснуться и вынужден коротать вечность в этом космоговническом фарсе.
Я — Холден Колфилд, который отказался взрослеть, но артрит уже не позволяет мне с такой же ловкостью и прытью ловить детишек, падающих в пропасть.
Я — грустный-грустный клоун, чью Мари забрали католики и сделали из нее пустую куклу.
А она еще имела наглость сбежать!
Где моя гитара? Где вокзал, на котором я бы бренчал себе дурацкие мелодии, зарабатывая на уже кончающиеся сигареты.
Я и играть‑то не умею. Я ничего не умею.
Я несколько раз говорил о канавах — а вы знаете, почему из них лучше не вылезать?
Когда ты в ней лежишь, то видишь перед собой лишь небо, а там вокруг невероятно огромной и божественно красивой луны рассыпаны тысячи, миллионы звезд, и постоянно кажется, что стоит вот только вытянуть руку, как ты сможешь прикоснуться к каждой.