— Леська, Стешка, это точно наши. — И уже обращаясь ко мне: — Вы нас так напугали, мы сначала подумали — немцы опять вернулись…
Я с удивлением разглядывал девушек, а потом поинтересовался:
— Вы откуда здесь взялись? Или из угнанных? Тогда почему в комендатуру не пошли? Там бы вам помогли…
— А мы, товарищ командир, только вчера вечером из Буглайна сюда пришли. Там сейчас стреляют сильно, вот нам один дяденька солдат и посоветовал уходить на восток.
После упоминания про дяденьку солдата я пригляделся получше и скинул возраст девчонок года на три-четыре. Они просто грязные и измотанные, а так им лет по шестнадцать, не больше. Глядя, как они жмутся друг к другу, и преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло, спросил:
— Девчата, а почему в сарае-то сидите? Почему в дом не пошли?
— Нам в господские дома запрещено заходить. За это убить могут.
Кхк… Я только глаза вытаращил, не находя, что сказать, поэтому вступил Пучков:
— Вы что, здесь же наши кругом, какие ещё господские дома? Кто вас убьёт?
Говорившая потупилась и тихо ответила:
— Это да, только мы за два года привыкли, что в усадьбу, пока не позовут, входить нельзя… Нам это накрепко вбили…
Твою мать! В этот момент у меня как-то резко пропало всё сочувствие к гражданским немцам. Значит, лебезите, суки? Вот так теперь и будет! Ведь в этих девчонок не каратели и не эсэсовцы «вбивали» понятия про «господ-ские дома» и про то, как положено вести себя рабам с востока. Обычные законопослушные и чадолюбивые главы семей этим занимались. Чувствуя, что от этих мыслей меня начинает трясти внезапно нахлынувшей яростью, резко сказал:
— Слушай меня, девочки. Быстренько собирайтесь и пошли в дом.
Пока бывшие рабыни увязывали свои узелки, с сожалением поглядывая на опрокинутый котелок с каким-то варевом, Лёшка тронул меня за руку:
— Командир, в «уазике» НЗ есть, я принесу?
— Само собой, мухой давай, мы в гостиной будем…
А потом мы кормили отощавших девчат разными вкусностями. То есть это для них обычные консервы — деликатесами казались. Стеша, самая младшая из подруг, похожая на маленького взъерошенного воробушка, в своей деревеньке, находящейся в Западной Белоруссии, такую штуку, как сгущённое молоко, пробовала один раз в жизни. В сороковом году ей отец из города подобное лакомство привозил. И теперь, глядя на эту пигалицу, которая тоненьким слоем мазала белую тягучую массу на галету, сначала умилился, а потом, не выдержав, сказал:
— Эй, ребёнок, я ведь каждой по банке дал, чего ты её размазываешь? Так и вкуса не почувствуется.
На что она ответила, серьёзно глядя на меня: