Только сейчас Геннадий Родионович понял злодейский замысел Рыбабы. Если идти на ладейный размен, то последняя пешка летит, и придется ставить мат конем и слоном. Как это делается, Геннадий Родионович забыл. Вспомнить по ходу игры – нереально. Да и правило пятидесяти ходов никто еще не отменял.
– Э! Э! Тронул – ходи! – всполошился Рыбаба.
– Мало я тебе разрешал перехаживать? – возмутился Геннадий Родионович.
– В этой партии ни разу. Ты давай, давай, ходи турой…
– Ладьей, – злобно поправил Геннадий Родионович и, крякнув с досады, пошел на размен. Чертов Рыбаба! Чертово пиво! Если бы не оно… Он всерьез верил, что сумел бы исхитриться, напрячь мозги и сообразить, как ставится этот мат.
– Ой, ёшкин кот! – сказал вдруг Рыбаба. Глаза у него сделались круглые и неподвижные, как у карася, и так же по-рыбьи раскрылся рот.
Неслышно вывернув из-за угла дома, прямо к скамейке под акацией двигался сельхозавр. Еще один.
Впоследствии Геннадий Родионович так и не смог объяснить, что заставило его оцепенеть. Быть может, он вообразил, что уничтоженный сегодня на его глазах сельхозавр сумел возродиться аки феникс и теперь пришел наказать зевак, ничего не сделавших для его спасения? Вряд ли. Такую мысль ни один здравомыслящий человек и близко к себе не подпустил бы. Сельхозавр не феникс – это первое. Сельхозаврам чужды мысли о возмездии – это второе. Им вообще чужды мысли. Они им без надобности. Инстинкт – еще может быть, если можно возвести в ранг инстинкта дефекты программы. Но бывает ли инстинкт возмездия?
Если да, то исключительно у людей.
Стало быть… чего дергаться-то?
Ах, какие хорошие мысли приходят задним числом! Мудрые и утешительные. Ну разве можно признаться, что оцепенел от ужаса, увидев надвигающееся ЭТО?.. Что испугался – пожалуйста! Над тобой будут пошучивать, но никто не осудит. Пугаться разрешается. Иное дело – сознаться в том, что не смог от страха шевельнуться, как загипнотизированный удавом кролик! Это уж чересчур. В этом и сам себе не всякий признается.
Геннадий Родионович лишь заметил краем глаза, что Рыбаба тоже оцепенел – как протянул руку, чтобы увести короля от шаха, так и превратился в монолит. Челюсть отпала до предела, в глазах – ужас и покорность. Подходи любой хищник и ешь бедолагу без соли.
Сельхозавр надвинулся на них, на ветхий столик, на акацию, надвинулся и поглотил. Геннадий Родионович зажмурился и задержал дыхание. Ему показалось, что его окунули в теплое желе, шевелящееся, жадно ощупывающее… Не липкое – и на том спасибо. Какие-то жгуты, хрящеобразные на ощупь, касались Геннадия Родионовича, задевали лицо, но не ощупывали с жадным вниманием, а скользили равнодушно, без труда огибая препятствие. Они могли бы схватить человека; схватили бы – и готов инфаркт. Но они не схватили, они текли мимо, эти гибкие детали псевдоскелета, и бесконечно долго текло по лицу теплое желе…